Web - Windows - iPhone
Приветствие и хвала, благословение и слава сей первой ветви Божественного и Святого Древа Лотос, кое выросло, благословлённое, нежное, свежее и цветущее, от Двойного Святого Древа; сей наидивнейшей, уникальной и бесценной жемчужине, мерцающей из глубин Двух Вздымающихся Морей.
Эти слова были написаны Абдул-Баха и первой части Его Воли и Завещания, и ссылаются на Его старшего внука, Шоги Эффенди.
Абдул-Баха принял решение назначить Шоги Эффенди Своим преемником задолго до Собственной смерти. Однако ни сам маленький Шоги, ни верующие-бахаи в целом не знали об этом. На Востоке, где принцип наследования от отца к сыну считается само собой разумеющимся, и в свете того, что Сам Бахаулла подтвердил его, назначив Своим преемником Своего сына, бахаи, конечно же, ожидали, что Абдул-Баха поступит подобным же образом. За много лет до Своей смерти, в ответ на вопрос одного из персидских верующих о том, будет ли какой-то человек, к которому все должны будут обратиться после Его смерти, Он ответил:
Знай воистину, что сие - тщательно хранимая тайна. Она подобна жемчугу, сокрытому в раковине своей. То, что она будет явлена, предрешено. Придёт время, когда свет её воссияет, когда свидетельства её будут явлены, и таинства - раскрыты.
Одна из американских верующих - вероятно, в результате того, что Запада достигли вести о рождении у Абдул-Баха внука - написала Учителю, что в Библии упомянуто: после смерти Абдул-Баха "...малое дитя будет водить их". (Ис., 11:6). Означает ли это, спрашивала она, что это реальный, живущий ныне ребёнок? Абдул-Баха явил в ответ на это следующую Скрижаль:
О служанка Божия!Воистину, ребёнок сей родился, и он жив, и от него явится то, о чём ты услышишь в будущем. Ты узришь, что он наделён самой совершенной внешностью, высшими способностями, абсолютным совершенством, всеохватной силой и несравненной мощью. Лик его воссияет светом, коим озарятся все небосклоны мира; не забывай же сего, пока длится жизнь твоя, ибо его следы останутся в эпохах и столетиях.
На тебе да пребудут приветствия и благословенияМожет показаться странным, что о существовании этой Скрижали не знали верующие на Востоке. Однако в действительности этому не приходится удивляться: контакты между верующими Востока и Запада были в те времена очень ограниченными, а Скрижали распространялись среди друзей в Америке только в списках или изустно.
Однажды, несколькими годами позже, когда над Учителем сгустились мрачные тучи нарушения Завета, секретарь Абдул-Баха, д-р Юнис Хан, получил письмо из Америки, где вновь повторялся этот вопрос. Он говорит, что в то время он не знал о существовании данной Скрижали. Он пишет:
Абдул-Баха прогуливался перед ханом (здание, где многие верующие останавливались, когда жили в Акке); я подошёл к Нему и спросил: "один человек написал мне из Америки, что они слышали, будто бы Учитель сказал, что некто, кто явится после Него, недавно родился и находится в мире сём. Если сие так, то это отвечает на наш вопрос. Но если нет, что тогда?.." Помолчав мгновение и глядя на меня многозначительным и полным скрытого восторга взором, Он ответил: "Да, это правда". Услышав эту радостную весть, душа моя возрадовалась; я почувствовал уверенность, что нарушители Завета исчезнут и Дело Божие восторжествует по всему миру, и сей мир станет зерцалом мира горнего. Однако понять, что Он подразумевает под "явлением", согласно тому, как мы, бахаи, представляем это себе, было для меня нелегко, и сие осталось тайной для моего разума; надеясь на дальнейшие разъяснения, я просил Его: "Означает ли сие откровение?" Если бы Он ответил "да" или "нет", это привело бы к дополнительным трудностям и поставило бы ещё больше вопросов; к счастью, однако, Он ответил недвусмысленно и так, чтобы пресечь все дальнейшие сомнения; ещё более ясными словами Он сказал: "Победа Дела Божьего - в его руках!"
Юнис Хан говорит затем, что он написал ответ верующему в Америку, однако в течение многих лет не говорил об этом больше никому, и избегал даже задумываться о том, какие из этого вытекали бы следствия, или спрашивать себя, в Акке живёт этот ребёнок или где-то в ином месте. Он объясняет такое нежелание со своей стороны словами Бахауллы, записанными в Книге Его Завета, где сказано, что все очи должны быть устремлены на Средоточие Завета (Абдул-Баха), и тем отступничеством, интригами и злодейством, которые на протяжении двух поколений сотрясали семью Богоявления.
Юнис Хан описывает также, как он впервые взглянул на старшего внука Абдул-Баха:
В течение многих дней те, кто обитал в Доме Паломника, просили Афнана [отца Шоги Эффенди], чтобы он показал им Шоги Эффенди. И вот как-то раз, неожиданно для всех, в бируни [комнату для гостей в доме Учителя] принесли четырёхмесячного ребёнка. Верующие радостно подошли к нему, и мне также досталась эта честь, однако я сказал себе: "Смотри на него просто как на ребёнка бахаи". Однако я не мог контролировать свои чувства, ибо внутренняя сила заставила меня склониться перед ним в низком поклоне, и на мгновение я был просто очарован красотой этого грудного младенца. Я поцеловал мягкие волосы на его голове и почувствовал такую силу, исходящую от него, что я не могу найти слов, чтобы выразить её, кроме как сказать, что он выглядел как младенец на руках у Непорочной Девы. На протяжении нескольких дней лицо этого ребёнка стояло передо мной, а потом постепенно я забыл его. Ещё два раза у меня было похожее ощущение - когда ему было девять лет, а затем - одиннадцать.
Шоги Эффенди родился в 27-й день Рамазана, в 1314 г. Хиджры. Это было воскресенье, 1 марта 1897 г., по григорианскому летоисчислению. Он стал первым, кому Абдул-Баха проходился дедушкой, и первым его внуком. Зийя'иййи Ханум, его мать, была старшей дочерью Абдул-Баха, а его отцом был Мирза Хади Ширази, один из Афнанов, родственников Баба. Абдул-Баха настоял, чтобы к нему обращались только как "Шоги Эффенди", и чтобы даже его собственный отец обращался к нему только так, обязательно добавляя после его имени "Эффенди", что означает по-персидски "господин", и является уважительным обращением, подобно тому, как "Ханум" добавляется после имени женщины и означает "мадам" или "госпожа".
Чтобы представить себе, что, должно быть, чувствовал Абдул-Баха, когда в возрасте 53-х лет у Него родился внук, необходимо вспомнить, что Он уже успел потерять не одного сына. Самым дорогим для Него был Хусейн, само воплощение совершенства, умерший в возрасте всего нескольких лет. Из четырёх оставшихся в живых дочерей трое родили ему 13 внуков и внучек, однако лишь Шоги Эффенди, самый старший из них, соответствовал высказыванию "ребёнок воплощает таинственную сущность своего родителя". В данном случае это означало не то, что он был похож на своих родителей, но скорее то, что в нём проявилось наследие Пророков Божиих и благородство его деда, Абдул-Баха. Абдул-Баха Сам дал ему имя "Шоги", что означает "устремлённый", явив такую Скрижаль:
О Боже! Се ветвь, выросшая на древе Твоей милости. Дозволь же ей расти, по благодати Твоей и щедрости, и пусть, напитавшись ливнями Твоего великодушия, станет она сильной, свежей, цветущей и плодоносящей ветвью. Возвесели очи родителей его, о Ты, Оделяющий всякого по воле Своей, и нареки его именем Шоги, дабы возжаждал он Царствия Твоего и воспарил в незримые чертоги!
У нас есть запись рассказа о том, какого рода отношения связывали Абдул-Баха и Шоги Эффенди. Этот рассказ принадлежит перу одной из ранних западных верующих, Эллы Гудолл Купер, и был записан во время её паломничества в Акку в марте 1899 г., в доме Абдуллы Паша:
Как-то раз ... я присоединилась к женщинам Святого Семейства в комнате Величайшего Святого Листа для утреннего чая. Возлюбленный Учитель сидел в Своём любимом углу дивана, откуда через окно справа Он мог наблюдать крепостные валы и видеть позади них синь Средиземного моря. Он был погружён в работу над Скрижалями, и тихое спокойствие комнаты нарушалось только бульканьем самовара, где одна из молодых служанок, сидя на полу перед нами, занималась приготовлением чая.
Учитель оторвался от бумаг и, улыбнувшись, попросил Зиййи Ханум спеть молитву. Когда она закончила, в открытом проёме двери, прямо напротив Учителя, появилась маленькая фигурка мальчика. Сбросив туфли, он вошёл в комнату, не сводя глаз с лица Учителя. Абдул-Баха столь же пристально посмотрел на него, и лицо Его светилось такой нежностью, что казалось, Он приглашает ребенка подойти к Нему. Шоги, этот очаровательный мальчик, с его изящным миниатюрным личиком и глубокими тёмными глазами, медленно подошёл к дивану - казалось, Учитель притягивает его невидимой нитью. Остановившись перед Ним, он замер. Абдул-Баха сидел совершенно неподвижно, не делая никаких движений, чтобы обнять его, лишь два или три раза медленно и торжественно кивнув головой, как бы говоря: "Видишь? Эта связь между нами - не просто физические отношения деда и внука, но нечто гораздо более глубокое и значительное". Пока мы сидели, затаив дыхание и ожидая, что будет дальше, ребёнок подошёл ближе и, взяв край одежд Абдул-Баха, благоговейно приложил его ко лбу, поцеловал и медленно отпустил, всё это время не отводя взора от обожаемого лица Учителя. В следующий момент он отвернулся и побежал играть, как любой обычный ребёнок.... В то время он был единственным внуком Абдул-Баха ... естественно, возбуждая живейший интерес паломников.
Сколь велики, должно быть, были старания Учителя скрыть Свою любовь к внуку, из опасения, что даже проблеск этой любви может поставить под угрозу его жизнь, ибо множество врагов только и ждали момента, когда им откроется какая-нибудь ахиллесова пята Абдул-Баха! Сам Шоги Эффенди неоднократно рассказывал позже, что он остро чувствовал, что Абдул-Баха тщательно скрывал пламя Своей любви к нему, чтобы защитить его и всё Дело Божие от нападок врагов.
Физически Шоги Эффенди походил скорее не на своего деда, Абдул-Баха, а на прадеда - Бахауллу. Он не раз говорил Рухиййи Ханум, что сестра Абдул-Баха, Величайший Святой Лист, не раз брала его руки и, разглядывая их, повторяла: "Это словно руки моего Отца". Его глаза были "чистого карего цвета", хотя иногда казались более тёмными, или, наоборот, голубыми.
Может показаться неуважительным сказать о Хранителе, что он был озорным ребёнком. Однако сам Шоги Эффенди не раз признавался позже, что был признанным заводилой для все прочих детей. Бурля вдохновением, энтузиазмом и бесстрашием, радостный и смышлёный, этот маленький мальчик был зачинщиком всех шалостей. Всякий раз, как что-нибудь случалось, за этим непременно стоял Шоги Эффенди! Эта неудержимая энергия становилась иногда источником беспокойства, когда он, словно безумный, носился вверх и вниз по длинной лестнице на верхний этаж дома, наводя ужас на паломников, которые собирались внизу, ожидая Учителя. Подтверждение этому можно найти даже у Самого Абдул-Баха, который как-то написал на использованном конверте несколько слов, чтобы порадовать своего маленького внука: "Шоги Эффенди - мудрый человек, однако он весьма много бегает!"
Не следует заключать из этого, однако, что Шоги Эффенди был невоспитанным. Детей на Востоке - тем более детей Абдул-Баха - учили хорошим манерам начиная с колыбели. Род Бахауллы вёл своё происхождение от царей, и семейные традиции, не говоря уже о Его Божественном Учении, где учтивость предписывается как обязательная, служили прочным основанием для благородного поведения и вежливости, которые отличали Шоги Эффенди с самого детства.
В дни Шоги Эффенди в их доме существовал обычай вставать в предрассветный час и собираться в комнате Учителя на молитву. Затем все члены семьи завтракали вместе. Дети сидели на полу, поджав под себя ноги и скрестив руки на груди в глубоком почтении; когда Абдул-Баха просил, они пели молитвы; не было никакой возни или неподобающего поведения. Завтрак состоял из очень горячего и очень сладкого чая, приготовленного в медном русском самоваре и подаваемого в маленьких хрустальных стаканчиках, белого хлеба и козьего сыра. Д-р Зия Багдади, близкий друг семьи, вспоминает, что Шоги Эффенди всегда первый просыпался и приходил на молитву, после того, как однажды был наказан рукой самого деда!
Он также рассказывает о первой Скрижали, явленной Абдул-Баха в честь Шоги Эффенди. Д-р Багдади говорит, что когда Шоги Эффенди было всего пять лет, он приставал к Учителю с просьбой написать ему что-нибудь, и Абдул-Баха, уступив его настояниям, написал собственной рукой такое трогательное послание:
Он есть Бог!О Мой Шоги, у меня нет времени разговаривать, оставь меня в покое! Ты сказал: "Напиши!" - и вот я пишу. Что ещё остаётся делать? Сейчас тебе не время читать и писать, а время прыгать вокруг и распевать "О мой Боже!", поэтому учи молитвы Благословенной Красоты и пой их, чтобы я мог их слышать, потому что ни на что другое нет времени.
Когда это удивительное послание было передано мальчику, он энергично взялся за заучивание молитв Бахауллы, и пел их столь громко, что его голос было слышно во всех домах по соседству. Когда его родители или другие члены семьи Учителя начинали протестовать, Шоги Эффенди отвечал: "Учитель велел мне петь так, чтобы Он мог меня слышать! Я стараюсь изо всех сил!", и продолжал петь во весь голос на протяжении многих часов каждый день. Наконец, его родители попросили Учителя вмешаться и остановить его, но Он велел им оставить Шоги Эффенди в покое.
Рассказывают, что однажды маленький Шоги Эффенди вошёл к комнату Абдул-Баха, взял перо и попытался писать. Абдул-Баха привлёк его к Себе, похлопал по плечу и сказал: "Время писать ещё не настало, ты успеешь много написать в своей жизни". Тем не менее, стремление ребёнка учиться способствовало организации детских классов в доме Абдул-Баха, которые вёл один старый персидский бахаи.
Хотя Шоги Эффенди и провёл почти всё детство в стенах Акки, города-тюрьмы, двое ворот которой охранялись солдатами, он часто бывал в домах бахаи, живших за городом, в "хане", где останавливались паломники, в Саду Ризван и в Бахджи. Много раз оно сопровождал в этих визитах своего деда. Рассказывают, что иногда он оставался ночевать в Бахджи, в домике, который сейчас используется паломниками; Сам Абдул-Баха приходил обычно, чтобы уложить его в постель, говоря в таких случаях: "Я нуждаюсь в нём". Его также возили в Бейрут, единственный большой город в округе, - члены семьи Абдул-Баха часто отправлялись туда. Д-р Багдади пишет, что в одну из таких поездок Шоги Эффенди, которому было тогда пять или шесть лет, сопровождал своих родителей, Величайший Святой Лист и других членов семьи. Большую часть времени он провёл в комнате д-ра Багдади, рассматривая картинки в медицинских книгах и задавая вопросы. Видимо, Шоги Эффенди хотел увидеть какое-нибудь реальное вскрытие, картинки его не удовлетворяли. Такая жажда знаний (а также, наверное, огромные глаза, сияющие умом и страстным интересом) наверняка покорила молодого студента-медика, у которого была наготове жертва - большая дикая кошка - и он немедленно приступил к вивисекции под наблюдением Шоги Эффенди, его тёти и слуги, который принёс эту кошку с охоты. Все смотрели, погружённые в молчание. Когда вивисекция закончилась, д-р Багдади подумал, что же осталось в голове у маленького ребёнка, и был изумлён, услышав, как тот слово в слово пересказал основные моменты вскрытия, которые он комментировал по ходу дела. Д-р Багдади пишет: "Тогда я сказал самому себе, что это не обычный ребёнок, но несравненный и бесподобный ангел!"
Д-р Багдади также добавляет, что помимо жажды знаний, Шоги Эффенди обладал столь нежным сердцем и ласковым характером, что если ему случалось обидеть какого-то из своих товарищей по играм - хотя он никогда не был ни с кем резок, за исключением случаев, когда ребёнок обманывал или хитрил - он обязательно должен был помириться с ним и обнять его, прежде чем отправляться спать; он всегда убеждал своих маленьких товарищей помириться прежде, чем они расходились по домам.
Когда Абдул-Баха с семьёй переехал в новый дом в Хайфе, а Шоги Эффенди гостил дома во время школьных каникул, он жил в маленькой комнатке рядом с комнатой Абдул-Баха. В то время электричество в доме ещё не было проведено, и все пользовались светильниками. Не раз бывало так, что Учитель, замечая, что в комнате Шоги Эффенди, не взирая на поздний час, по-прежнему горит свет, вставал, подходил к двери его комнаты и говорил: "Довольно! Довольно! Ложись спать!" Однако такая серьёзность Шоги Эффенди весьма импонировала Абдул-Баха. Шоги Эффенди рассказывал, что однажды Учитель пришёл в комнату, где он работал, и встал у окна, выходившего в сад, спиной к Шоги Эффенди; из соседней комнате слышались смех и болтовня других членов семьи. Абдул-Баха повернулся к Шоги Эффенди и сказал: "Я не хочу, чтобы ты был как они - мирским". Шоги Эффенди также вспоминал, как однажды Учитель послал за ним, увидев, как он вбежал в дом вверх по лестнице, и сказал ему: "Не бегай, ходи с достоинством!"
Не приходится сомневаться, что Абдул-Баха делал всё, что было в Его силах, чтобы защитить Шоги Эффенди и облегчить его жизнь. Годы жизни в Акке, непосредственно перед турецкой революцией, свергнувшей турецкого султана, были очень трудными и опасными, и скрыть это от столь восприимчивого и смышлёного ребёнка было невозможно. Приезд турецких властей, посланных исследовать злобные наветы против Абдул-Баха со стороны нарушителей Завета, их постоянные махинации, угрожавшие Его жизни, угроза разлуки и нового изгнания в Ливию - всё это, несомненно, создавало гнетущую атмосферу в семье Учителя, и не могло пройти мимо Шоги Эффенди незамеченным. Зараза нарушения Завета в то время поразила почти всю общину изгнанников, приехавших в Акку вместе с Бахауллой, за исключением небольшой горсточки верных Абдул-Баха верующих. Кто-то открыто присоединился к мятежному брату Абдул-Баха, Мухаммаду-Али, кто-то тайно симпатизировал ему. Шоги Эффенди вспоминал, что именно тогда Абдул-Баха сказал ему, чтобы он не пил кофе в домах бахаи. Он боялся, что Шоги Эффенди, этого столь дорогого Ему внука, могут отравить!
Постепенно Шоги Эффенди стал всё больше и больше помогать Абдул-Баха, посвятив все свои усилия тому, чтобы наилучшим образом выполнять секретарские обязанности и служить Ему переводчиком. Мы находим среди Скрижалей Абдул-Баха следующую:
Он есть Бог!Шоги Эффенди - на нём да пребудет слава Всеславного! О юный годами и наделённый светлым ликом - я слышал, что ты был болен и вынужден был отдохнуть; не волнуйся, отдых время от времени необходим, а иначе, подобно Абдул-Баха, от чрезмерных трудов ты ослабеешь, лишишься сил и не сможешь работать. Посему отдохни несколько дней, сие не имеет значения. Я надеюсь, что ты пребудешь под защитой и опекой Благословенной Красоты.
После того, как Абдул-Баха вернулся из Своей пятнадцатимесячной поездки по странам Запада, Он остановился на некоторое время в Египте. Шоги Эффенди присоединился к Нему, и полностью посвятил себя служению. Он записывал Скрижали, которые диктовал Абдул-Баха, исполнял Его поручения, принимал гостей, встречал посетителей на железнодорожной станции, и так далее. С пребыванием в Египте связаны несколько историй. Вот одна из них:
Шоги Эффенди рассказывал, что однажды он возвращался из Александрии в Рамлех, где Абдул-Баха в том время снимал виллу, вместе с Учителем и одним пашой, которого Абдул-Баха пригласил в качестве гостя. Когда они прибыли и вышли из экипажа, Абдул-Баха спросил возницу, сколько Он ему должен. Возница заломил непомерную цену, и Абдул-Баха отказался платить такие деньги. Возница настаивал, распаляясь всё больше, так что в итоге он схватил Абдул-Баха за пояс и стал грубо трясти Его, требуя деньги. Шоги Эффенди говорил, что эта сцена, происходившая на глазах высокопоставленного гостя, ужасно смутила его. Он чувствовал себя слишком маленьким и незначительным, чтобы вмешаться и помочь Учителю, и сгорал от унижения и стыда. Однако Абдул-Баха оставался совершенно спокойным и не собирался уступать. Наконец, когда возница отпустил Учителя, тот заплатил ему в точности столько, сколько Он был должен, сказал ему, что его поведение лишило его возможности услышать добрый совет, который Абдул-Баха собирался ему дать, и пошёл прочь, сопровождаемый Шоги Эффенди и пашой! Не приходится сомневаться, что подобные события оставили глубокий отпечаток в душе Хранителя, который никогда не позволял запугивать или обманывать себя, неважно, насколько это ставило в неудобное положение его самого и тех, кто с ним работал.
Когда закончилась война, и Хайфа была освобождена от турецких войск, туда хлынул настоящий поток сначала писем и отчётов, а затем и посетителей и паломников, желавших увидеть Абдул-Баха. В одном из писем Шоги Эффенди этого периода мы читаем: "Возлюбленный с утра до вечера, и даже в полночь, являет Скрижали, посылая свои конструктивные, полные энергии мысли любви и разъяснения опечаленному и разочаровавшемуся миру". "Когда я пишу эти строки, вновь меня призывают к нему, чтобы записать его ответ на недавно прибывшие мольбы". Каждое слово этих писем Шоги Эффенди отражает безграничную энергию, преданность и энтузиазм этого юного принца рядом со старым королём, который служит Ему и поддерживает Его со всей энергией молодости и целеустремлённостью натуры.
Шоги Эффенди часто сопровождал Абдул-Баха во время всё чаще случавшихся официальных приёмов, куда Его приглашали. Сюда входили посещения британского военного губернатора Хайфы и беседы с Главнокомандующим, сэром Эдмундом Олленби - генералом, который командовал силами Союзников в Палестине, и который позже стал Лордом Олленби. Именно он сыграл главную роль в том, что Британское правительство посвятило Абдул-Баха в рыцари.
Хотя работа Учителя разрослась до таких масштабов, что Ему служил целый ряд помощников, Шоги Эффенди был, несомненно, самым способным и активным из них. Хранитель рассказывал, что как-то раз один американский верующий прислал Абдул-Баха автомобиль Каннингэма; известие о его прибытии в порт пришло в самом начале выходных дней. Учитель дал Шоги Эффенди задание разобраться с этим вопросом и доставить автомобиль Ему домой. Шоги Эффенди рассказывал, что хотя были нерабочие дни и все начальники отдыхали, он всё же смог организовать доставку, и на следующий день он пришёл к Учителю и проинформировал Его, что автомобиль стоит у ворот. Абдул-Баха был изумлён и пожелал узнать, как ему это удалось. Шоги Эффенди сказал Ему, что он просто взял все документы и навестил каждого начальника дома, прося их подписать документы и дать соответствующие распоряжения, чтобы машина сэра Абдул-Баха Аббаса была доставлена Ему немедленно. Такой образ действий был типичен для Шоги Эффенди на протяжении всей его жизни. Он всегда хотел, чтобы всё делалось немедленно, если только не ещё быстрее, и любые дела, которые находились под его непосредственным контролем, развивались именно с такой скоростью.
Решение Шоги Эффенди покинуть Абдул-Баха после двух лет столь активного служения, чтобы учиться в Оксфорде, было обусловлено несколькими факторами. Во-первых, если он хотел продолжить своё образование, чем скорее бы он это сделал, тем лучше. Во-вторых, хотя объём переписки неуклонно возрастал, Абдул-Баха помогали несколько секретарей. Старший двоюродный брат Шоги Эффенди закончил своё обучение в Бейруте и вернулся домой; состояние самого Учителя и Его планы выглядели очень оптимистично, и Его здоровье улучшалось. Шоги Эффенди даже написал в то время некоторым друзьям-бахаи в разных странах, что Абдул-Баха задумывает ещё одну поездку по миру - в Индию, Индокитай, Японию, на Гавайские острова, оттуда в Америку, а затем в Англию, Францию и Германию, которая должна была длиться четыре или пять лет!
Когда тебе всего двадцать три года, смерть близкого человека, рядом с которым ты провёл всю жизнь, кажется немыслимой. Именно поэтому Шоги Эффенди и оставил Учителя со спокойной совестью весной 1920 г., надеясь, что после обучения в Оксфорде он вновь вернётся к Нему, гораздо лучше подготовленным для служения, и, должно быть, наверняка будет сопровождать Его в Его новом грандиозном путешествии. Очевидно, Шоги Эффенди старался не думать о Его возрасте (в то время Абдул-Баха было 76 лет), и представлял себе радужные картины своего будущего многолетнего служения Абдул-Баха.
Важный свет на физическое состояние Шоги Эффенди в то время проливает тот факт, что Абдул-Баха настоял, чтобы по пути в Оксфорд он остановился в каком-нибудь санатории и как следует отдохнул. Хотя Шоги Эффенди и был тогда совсем молодым человеком, его нервная система уже, должно быть, была истощён годами войны и сопутствующими ей голодом и трудностями, напряжённой работы в послевоенный период и активным служением Учителю. По настоянию Абдул-Баха, он согласился провести какое-то время в санатории, и поехал в Нель, пригород Парижа. Он был не болен, но истощён. Около двух месяцев он общался там с верующими, иногда играл в теннис, гулял на природе, знакомился с городом, который сам по себе изумительно красив и содержит множество прекраснейших музеев мира, навещал некоторых бахаи в городе Барбизон, а затем, в июле, уехал в Оксфорд.
Оксфорд и Кембридж даже сейчас - почти магические имена, а тогда, во времена, когда университеты были гораздо менее распространены, они сияли особенно ярко. Баллиол Колледж, где учился Шоги Эффенди - один из старейших колледжей Оксфорда. А. Д. Линдсей, который позже стал директором Колледжа Баллиол, рассказывал одному из бахаи следующее:
"Шоги Эффенди понимал образование как необходимость найти кого-то, чьё мнение он уважает, и затем расспросить этого человека. Когда Шоги Эффенди получал необходимые ему объяснения, он записывал их в чёрный блокнот. Я вывесил моё расписание; Шоги Эффенди пришёл ко мне и спросил: "Что Вы делаете с семи до полдевятого?" "Дорогой мой, - воскликнул я, - я ужинаю!" "О! - сказал Шоги Эффенди, явно разочарованный, - но Вам действительно необходимо всё это время?" Я никогда не встречал в Оксфорде такой жажды знаний. Поэтому я выделил ему дополнительные четверть часа и сократил свой ужин. Вот так вот - я страдал ради него".
Смерть Абдул-Баха и её немедленные последствияУтром 29 ноября 1921 г., в 9:30, в офис майора Тюдора Пола в Лондоне, который часто использовался как контактный адрес для сообщений из Святой Земли, пришла телеграмма:
Циклометри, ЛондонЕго Святейшество Абдул-Баха вознёсся в Царство Абха. Известите друзей.
Величайший Святой ЛистТюдор Пол пишет, что немедленно после получения этого ужасного известия он связался с друзьями через телефон, телеграммы и письма. Вероятно, он позвонил Шоги Эффенди, прося его немедленно приехать в его офис, не раскрывая, однако, причины этой просьбы, хорошо осознавая, какой шок это должно вызвать. Как бы то ни было, к полудню Шоги Эффенди прибыл в Лондон и пришёл в офис Тюдора Пола, которого в этот момент не было на месте. Внимание Шоги Эффенди, однако, было привлечено именем Абдул-Баха на открытой телеграмме, лежащей на столе. Когда Тюдор Пол вошёл в комнату мгновение спустя, он обнаружил, что Шоги Эффенди упал без сознания, потрясённый внезапной вестью. Его перевезли в дом мисс Гранд, одной из лондонских верующих, где он пробыл в постели несколько дней. Сестра Шоги Эффенди Рухангиз училась в Лондоне в это время, и она, а также леди Бломфилд и другие делали всё возможное, чтобы утешить потрясённого юношу. Через несколько дней он нашёл в себе достаточно сил, чтобы встать и приняться за неотложные дела, которые разом навалились на него.
В письме к одному из бахаи некоторое время спустя он писал:
Эта ужасная весть на несколько дней так поразила моё тело, разум и душу, что пару дней я лежал в постели почти без чувств, ничего не осознавая, в глубоком потрясении. Однако постепенно Его сила оживила меня и вдохнула в меня новую уверенность, которая, как я надеюсь, отныне будет вести и вдохновлять меня в моём смиренном служении. Этот день должен был настать, но сколь внезапно и неожиданно он пришёл! К счастью, Его Дело привлекло так много прекрасных душ по всему миру, что это послужит надёжной гарантией того, что оно будет и дальше жить и процветать, и охватит вскоре весь мир! Я немедленно отправляюсь в Хайфу, чтобы выяснить, какие инструкции Он оставил, и решительно намерен отныне посвятить свою жизнь служению Ему и, с Его помощью, выполнять Его наставления до конца жизни.
Друзья настояли, чтобы я день-два провёл у д-ра Эссльмонта, чтобы оправиться от шока, постигшего меня, и завтра я выезжаю обратно в Лондон, а оттуда - в Святую Землю.
Волнение, охватившее сейчас мир бахаи, придаст импульс Делу и пробудит всякую верную душу, побудив её принять на себя ответственность, которую Учитель возложил на каждого из нас.
Святая Земля останется главным центром всего мира бахаи; для неё наступает новая эра. Учитель, в Своей великой проницательности, укрепил всё сделанное Им, и Его дух заверяет меня, что скоро явятся плоды этого.
Я отправляюсь с леди Бломфилд в Хайфу, и если мы задержимся в Лондоне с отъездом, я зайду к Вам, чтобы повидаться, и расскажу Вам о том, сколь замечательно Учитель устроил всю работу после Себя, и какие замечательные высказывания о будущем Дела изрёк Он....
С молитвами и верой в Его Дело,Сколь удивительно, что уже в этом письме, написанном ещё до того, как содержание "Последней Воли и Завещания" стало известно, видны проблески власти, которой его наделил Учитель! Казалось, что дух Абдул-Баха вдохновил его из незримого царства и немедленно ниспослал ему мантию власти, давшую ему ощущение ответственности за судьбы Дела.
Шоги Эффенди в сопровождении леди Бломфилд отплыл из Лондона в Египет 16 декабря, и прибыл в Хайфу 29 декабря, в 5:20, на поезде. Множество друзей встречало его на станции; Шоги Эффенди был в столь плохом состоянии, что ему пришлось помогать, когда он поднимался по ступенькам. Дома его ждал единственный человек, который мог действительно утешить его - его двоюродная бабушка, сестра Абдул-Баха, Величайший Святой Лист. В эти тяжёлые дни она показала себя надёжной опорой для всех верующих, скалой, на которую они могли опереться, когда вокруг них внезапно разразился этот жестокий шторм. Именно от её имени посылались все телеграммы миру бахаи, в которых сообщалось о содержании "Последней Воли и Завещания" Абдул-Баха, о том, что Шоги Эффенди назначен Хранителем и Средоточием Дела Божьего. Хотя Шоги Эффенди очевидно направлял её действия, всё же во многом он положился на неё, и она стала, на первые несколько лет, его главной защитой и опорой.
В письме от 6 февраля 1922 г., немногим более месяца спустя после своего возвращения, он пишет:
"Сколь остро чувствую я настоятельную необходимость, прежде чем я поднимусь занять предназначенное мне место во главе Движения, отстаивающего столь славные принципы, в глубоком преображении, которое должно произойти во мне, в мощном притоке силы, уверенности, Божественного Духа в моей жаждущей душе. Я знаю, что Он не покинет меня одного, я полагаюсь на Его руководство и верю в Его мудрость, молюсь же я лишь о вечной убеждённости и уверенности в том, что Он не оставит меня. Задача столь ошеломляюще велика, осознание неадекватности моих усилий и меня самого столь глубоко, что всякий раз, как я приступаю к моей работе, у меня опускаются руки и я впадаю в уныние...".
В том же месяце он пишет в другом письме: "...боль, нет, - агония оттого, что Он покинул нас, всеподавляюща...". И всё же этот молодой человек 24-х лет, пребывая в водовороте этой муки, осознавал, что он назван не только "блаженной и святой ветвью, выросшей от Двух Святых Древ", сень которой "осеняет всё человечество", но что он также "Знак Бога, избранная ветвь, Хранитель Дела Божьего, тот, к кому должны обратиться все Агсан, Афнан, Десницы Дела Бога и Его возлюбленные". Мы можем только надеяться, что его хотя бы в какой-то мере утешил тот факт, что он был назначен Хранителем задолго до того, как Абдул-Баха отошёл в мир иной. Завещание Абдул-Баха состоит из трёх частей; позже Шоги Эффенди написал, что "его первая часть" была "создана в течение самого мрачного периода Его заключения в крепости-тюрьме Акки" (то есть до 1908 г.). Именно в этом разделе он облекается величественным положением Хранителя, однако Абдул-Баха все эти годы тщательно скрывал этот факт, и в Завещании Его Собственной рукой написано: "сей письменный документ долго хранился под землёй ... и хотя в Святой Земле бушевали жестокие волнения, он остался невредим".
Шоги Эффенди обнаружил также, что он стал "разъяснителем слов Божиих", и что всякий, кто противостоял ему, спорил с ним или сомневался в нём, поступал так по отношению к Богу; что всякий уклонившийся, отделившийся или отвратившийся от него проявлял такое отношение к Богу; и что Учитель призывал гнев, жестокое возмущение и месть Божию на всякого подобного человека! Он также узнал, что является пожизненным и несмещаемым членом Всемирного Дома Справедливости и что как он сам, так и этот Орган будут направляться и вдохновляться Бабом и Бахауллой, и всё, что бы они ни решили, будет от Бога; всякий не подчиняющийся ему или им, всякий, кто восстаёт против него или них, бунтует и восстаёт против Бога.
Чувство покинутости, недостойности и непереносимой тоски по его деду терзали его в первые годы его Хранительства ещё более сильно и потому, что Абдул-Баха, вероятно, знал о Своей грядущей смерти, и пытался вызвать Шоги Эффенди в Хайфу. За несколько недель до смерти Абдул-Баха внезапно зашёл к отцу Шоги Эффенди и сказал: "Телеграфируйте Шоги Эффенди, чтобы он немедленно возвращался". Его мать рассказывала, что, услышав это, она посоветовалась со своей матерью, и было решено, что телеграмма может излишне напугать Шоги Эффенди, и поэтому лучше написать письмо. Письмо это прибыло в Англию уже после того, как Абдул-Баха умер. Она говорила, что поскольку Учитель пребывал в добром здравии, они даже и представить себе не могли, что Он может скоро умереть. Намерения, конечно, у них были самые благие, но столь типичным для побуждений членов семьи вмешаться в то, что они сочли внутренним делом! В своей близорукости они не могли понять, что Абдул-Баха всегда прав, и Ему необходимо подчиняться безоговорочно. В данном случае это привело к тому, что Шоги Эффенди не смог быть рядом с Абдул-Баха, когда Он покидал мир сей, и не услышал от Него последних слов утешения, которые, несомненно, в большой степени смягчили бы шок от этого события.
Хотя положение Шоги Эффенди объясняется в Завещании Абдул-Баха совершенно недвусмысленно, публикация его текста отнюдь не решила всех проблем. Ещё до того, как Шоги Эффенди прибыл в Хайфу, Величайший Святой Лист вынуждена была, 14 декабря, телеграфировать в Америку: "Настало время великих испытаний. Друзья должны быть тверды и едины, защищая Дело. Накезины [нарушители Завета] начинают повсеместно действовать, используют другие каналы по всему миру. Изберите комитет мудрых спокойных людей, чтобы противостоять их пропаганде в Америке".
Атаки со стороны нарушителей Заветы обрушивались на Абдул-Баха все годы Его миссии. Буквально за несколько дней до Своей смерти, 8 декабря 1921 г., Он послал телеграмму в Америку, Своему доверенному другу Рою Вильгельму: "Какова ситуация и здоровье друзей?", на которую Рой Вильгельм ответил на следующий день: "Чикаго, Вашингтон, Филадельфия зачинщики смуты исходящей Фернальд, Диер, Ватсон. Нью-Йорк, Бостон отказались присоединиться, стойко держатся конструктивной политики". Немедленно, 12 ноября, от Абдул-Баха пришёл ответ, выраженный самыми ясными словами и указывающий на Его горе: "Кто сидит с прокажённым заражается проказой. Тот кто с Христом отвергает фарисеев и бежит от Иуды Искариота. Строго избегайте нарушителей. Известите Гудолл, Тру и Парсонса телеграфом". В тот же день Учитель послал вторую телеграмму Рою Вильгельму: "Молю о здоровье от божественной щедрости". Это были последние сообщения, полученные от Него в Америке.
Внезапная смерть Абдул-Баха отнюдь не утихомирила эту бурю. Именно серьёзность ситуации побудила Величайший Святой Лист телеграфировать в Америку, что Учитель оставил полные инструкции в Своём Завещании. Интриги Мухаммада-Али не прекращались с момента смерти Бахауллы, и его приспешники в Америке не смыкали глаз. В это время журнал "Действительность" был органом бахаи, и на его страницах публиковались новости о деятельности нарушителей Завета, что повергало в скорбь более мудрых и опытных верующих, особенно тех, кто имел честь лично познакомиться с Абдул-Баха. Однако молодые и неопытные умы, отравленные идеями "либерализма", легко поддавались этой отраве. За два месяца до смерти Абдул-Баха явил Скрижаль, опубликованную в "Звезде Запада", где призывал верующих осознать, что они смертельно рискуют, беспечно относясь к этому вопросу, что Бахаулла предупредил Своих последователей о том, что повеет зловонием и что все должны бежать от этого зловония, и что здесь подразумеваются не кто иные, как нарушители Завета. Именно такую ситуацию унаследовал Шоги Эффенди.
Со всех концов света к Шоги Эффенди хлынули уверения в верности и готовности исполнить всё, что ему угодно будет приказать. Верующие клялись, что они всем сердцем принимают положения Завещания Абдул-Баха, и направляют все свои силы на помощь Хранителю. Однако, если сравнивать количество этих писем и степень распространения заразы раскольничества, они кажутся отнюдь не столь многочисленными. И что ещё более печально, позже многие, кто тогда клялся Хранителю в верности, отвернулись от Дела или даже стали его врагами. Ураган вырывает большие деревья с корнем, но траву он вырвать бессилен....
Первое письмо персидским верующим Хранитель написал 16 января, призывая их быть стойкими и трогательными словами выражая свою скорбь о смерти Абдул-Баха. 21 января он пишет письмо американским бахаи, которое начинается такими словами: "В сей ранний час, когда утренняя заря только-только встаёт над Святой Землёй, и мгла, опустившаяся со смертью Учителя, по-прежнему омрачает сердца, я чувствую, что моя душа словно бы обращается с великой любовью и надеждой к этому великому собранию Его возлюбленных за морем...".
10