Web - Windows - iPhone
Вскоре после того, как Тахире отправилась в своё путешествие, Бахаулла велел Акай-и-Калиму завершить необходимые приготовления к Его запланированному отъезду в Хурасан. Он поручил его заботам Свою семью и попросил его обеспечить всё, что нужно для их здоровья и безопасности.
По прибытии в Шах-Руд Его встретил Куддус, покинувший Машхад, где он жил в то время, и отправившийся поприветствовать Его, едва только узнав о Его приезде. В те дни вся провинция Хурасан была охвачена жестокими волнениями. Деятельность, начатая Куддусом и муллой Хусайном, их рвение, мужество и красноречие пробудили народ от спячки, воспламенив сердца некоторых людей благороднейшими чувствами веры и преданности и вызвав в душах других неистовые фанатизм и злобу. Множество ищущих стекалось со всех сторон в Машхад, страстно желая попасть к мулле Хусайну, и через него попадая к Куддусу.
Их число вскоре так сильно возросло, что это вызвало беспокойство властей. Начальник полиции с озабоченностью и отчаянием смотрел на толпу возбужденных людей, беспрестанно стекавшихся во все кварталы этого святого Города. Желая доказать свои права, запугать муллу Хусайна и заставить его сократить размах своей деятельности, он приказал немедленно задержать его личного слугу, Хасана, и подвергнуть его жестокому и позорному наказанию. Они проткнули ему нос, продели через отверстие верёвку и с помощью такой «уздечки» начали водить его напоказ по улицам.
Мулла Хусайн находился в присутствии Куддуса, когда ему сообщили об унизительном несчастье, которое постигло его слугу. Не желая, чтобы это прискорбное сообщение опечалило сердце возлюбленного вождя, он встал и незаметно удалился. Вскоре вокруг него собрались друзья, выражая негодование по поводу этого возмутительного нападения на ни в чём не повинного последователя их Веры и призывая его отомстить врагу. Мулла Хусайн постарался успокоить разгневанных друзей. «Пусть,-- просил он,-- не печалит вас оскорбление, нанесённое Хасану, ибо Хусайн ещё с вами и завтра благополучно вернёт его вам».
Перед лицом столь торжественного обещания его спутники не отважились делать дальнейшие замечания. Однако сердца их горели нетерпеливым желанием рассчитаться за это жестокое оскорбление. Наконец, несколько человек из их числа решили собраться вместе, пройти по улицам Машхада и громко провозглашать клич «Йа Сахибу'з-Заман!»[1] в знак протеста против этого внезапного нападения на достоинство их Веры. Этот клич был первым в своём роде призывом, раздавшимся на территории Хурасана во имя Дела Божиего. Весь город откликнулся на звуки этих голосов. Отзвуки этого призыва достигли даже самых отдалённых районов этой провинции, подняли великую бурю в людских сердцах и стали сигналом для удивительных событий, которым было суждено произойти в грядущем.
[1.] «О Господь эпохи» -- один из титулов обетованного Ка'има.
В последовавшей суматохе люди, которые держали тот поводок, за который Хасана тащили по улицам, погибли под ударами меча. Товарищи муллы Хусайна привели освобождённого пленника к своему вождю и сообщили ему о судьбе, постигшей гонителей. «Вы отказались,-- говорят, заявил на это мулла Хусайн,-- стерпеть мучения, которым был подвергнут Хасан; как же сможете вы примириться с мученической смертью Хусайна?»[1]
[1.] Намёк на его собственное мученичество.Машхад, где едва только были восстановлены мир и спокойствие после мятежа Салара, снова погрузился в пучину смуты и бедствий. В те дни принц Хамзе-мирза со своими воинами и армейским снаряжением стоял лагерем на расстоянии четырех фарсангов от города, готовый к любым происшествиям, когда его вдруг достигла весть о новых волнениях. Он немедленно отправил в город отряд с тем, чтобы, заручившись поддержкой губернатора, арестовать муллу Хусайна и привести его к нему. Абду'л-'Али-хан-и-Марагийи, капитан артиллерии принца, немедленно вмешался. «Я считаю себя,-- заявил он,-- одним из приверженцев и поклонников муллы Хусайна. Если Вы намерены причинить ему какой-либо вред, то, я молю Вас, сперва убейте меня, а затем уже исполняйте свой замысел; ибо пока я жив, я не потерплю ни малейшего неуважения по отношению к нему».
См. ГлоссарийПринц прекрасно понимал, насколько нужен ему этот офицер, и это неожиданное заявление поставило его в весьма затруднительное положение. «Я тоже встречался с муллой Хусайном,-- ответил он, стараясь успокоить опасения Абду'л-'Али-хана.-- Я тоже питаю глубочайшее уважение к нему. Вызывая его в свой лагерь, я надеюсь сократить масштаб волнений в городе и защитить его самого». Затем принц собственноручно написал мулле Хусайну письмо, в котором настаивал на крайней желательности его переезда на несколько дней в его резиденцию и уверял его в своём искреннем намерении защитить его от нападок взбешённых противников. Он приказал, чтобы вблизи лагеря разбили его собственный, богато украшенный шатёр, где поселится ожидаемый им гость.
Получив это письмо, мулла Хусайн показал его Куддусу, который посоветовал ему принять приглашение принца. «С тобой не может случиться ничего плохого,-- уверил его Куддус.-- Что же касается меня самого, то сегодня же вечером я отправлюсь в Мазиндаран в сопровождении мирзы Мухаммада-'Алий-и-Казвини, одного из Букв Живого. Даст Бог, позднее и ты во главе большой группы верующих, предшествуемый «Чёрными Знамёнами», покинешь Машхад и присоединишься ко мне. Мы встретимся в том месте, которое будет предопределено Вседержителем».
Мулла Хусайн с радостью согласился. Он бросился к ногам Куддуса и уверил его в том, что твёрдо намерен в точности исполнить возложенные им на него обязанности. Куддус горячо обнял его и, поцеловав его в глаза и лоб, поручил его надёжному покровительству Вседержителя. В тот же день, сразу после полудня, мулла Хусайн, верхом на своём скакуне, спокойно и с достоинством отправился в лагерь принца Хамзе-мирзы, где Абду'л-'Али-хан, отряжённый вместе с несколькими другими офицерами навстречу ему, торжественно препроводил его в специально воздвигнутый для него шатёр.
В тот же вечер Куддус вызвал к себе мирзу Мухаммада-Бакира-и-Ка'ини, строителя «Бабиййе», а также нескольких других наиболее выдающихся среди своих товарищей, и увещевал их хранить беззаветную верность мулле Хусайну и безоговорочно исполнять любые его распоряжения. «Суровые шторма ожидают нас,-- сказал он им.-- Скоро настанут дни бедствий и жестокой смуты. Держитесь его, ибо ваше спасение -- в подчинении его указам».
С этими словами Куддус распрощался со своими товарищами, после чего в сопровождении мирзы Мухаммада-'Алий-и-Казвини покинул Машхад. Спустя несколько дней он встретился с мирзой Сулайманом-и-Нури, который сообщил ему обстоятельства освобождения Тахире из её казвинского заточения, о том, что она выехала в направлении Хурасана и что Бахаулла затем тоже покинул столицу. Мирза Сулайман, так же как и мирза Мухаммад-Али, сопровождал Куддуса до самого Бадашта. Они достигли этой деревни в рассветный час и нашли там большое скопление людей, в которых признали своих единоверцев. Они решили, однако, продолжить своё путешествие и направились прямиком в Шах-Руд. На подъезде к этому селу мирза Сулайман, следовавший за ними на некотором расстоянии, встретил Мухаммада-и-Хана-Саб, который направлялся в Бадашт. В ответ на свой вопрос о цели этого собрания мирза Сулайман узнал, что Бахаулла и Тахире за несколько дней до этого выехали из Шах-Руда в направление этой деревни, и что большое число верующих уже прибыли туда из Исфахана, Казвина и других городов Персии, намереваясь сопровождать Бахауллу во время Его запланированной поездки в Хурасан. «Скажите мулле Ахмаду-и-Ибдалу, который теперь находится в Бадаште,-- заметил мирза Сулайман,-- что сегодня утром вас озарил свет, сияния которого вы не заметили».[1]
[1.] Намёк на Куддуса.Как только Бахаулла узнал от Мухаммада-и-Хана-и-Саб о прибытии Куддуса в Шах-Руд, Он решил присоединиться к нему. В тот же вечер Он в сопровождении муллы Мухаммада-и-Му'аллима-и-Нури отправился верхом в это село и вернулся с Куддусом в Бадашт на следующий день в рассветный час.
Было начало лета. По прибытии Бахаулла снял три сада, один из которых предназначил в исключительное пользование Куддуса, другой выделил Тахире и её служанке, а третий оставил для Себя Самого. В Бадаште собрался восемьдесят один человек, и все они, с момента своего прибытия и до отъезда, были гостями Бахауллы. Каждый день Он открывал Скрижаль, которую мирза Сулайман-и-Нури читал в присутствии собравшихся верующих. Каждому Он дал новое имя. Сам Он с того времени стал известен под именем Баха; Последней Букве Живого было даровано имя Куддус, а Куррату'л-'Айн получила титул Тахире. В честь каждого из собравшихся в Бадаште Баб впоследствии открыл особую Скрижаль, где называл их недавно дарованными именами. Когда впоследствии ряд более жёстких и консервативных единоверцев решили выразить Тахире своё осуждение за неблагоразумное отвержение освящённых временем традиций прошлого, Баб в ответ на их жалобу обратился к ним с такими словами: «Что Мне сказать о той, кого Язык Могущества и Славы назвал Тахире (Чистая)?»
Каждый день на этом достопамятном совещании отменялся один из законов и отвергалась одна из глубоко укоренённых традиций. Завесы, охранявшие святость установлений Ислама, были решительно разорваны, а идолы, столь долго притязавшие на поклонение со стороны своих слепых приверженцев, были безжалостно разрушены. Никто не знал, однако, из какого Источника исходят эти смелые и дерзкие нововведения, и никто не подозревал, чья Рука твёрдо и безошибочно направляет их курс. Даже личность Того, Кто даровал новое имя каждому из собравшихся в этой деревне, осталась неведома тем, кто его получил. Каждый строил предположения в меру своего понимания. Лишь немногие,-- если вообще кто-то,-- смутно подозревали, что Автором всех этих далеко идущих и смело вводимых изменений был Бахаулла.
Говорят, что шайх Абу-Тураб, один из тех, кто лучше всего был осведомлённых о характере событий в Бадаште, рассказывал следующий случай: «В один из дней болезнь приковала Бахауллу к постели. Узнав о Его недомогании, Куддус поспешил нанести Ему визит. Будучи проведён в Его комнату, он сел по правую руку от Бахауллы. Постепенно и другие друзья пришли и собрались вокруг Него. Не успели они собраться, как внезапно появился Мухаммад-Хасан-и-Казвини, посланец Тахире, которому незадолго перед этим было дано имя Фата'л-Казвини, и передал Куддусу настойчивую просьбу Тахире о том, чтобы тот пришёл в её сад. "Я совершенно порвал с ней,-- смело и решительно ответил Куддус.-- Я отказываюсь встречаться с ней".[1] Посланник немедленно удалился, но вскоре вернулся с тем же посланием, прося его внять её настойчивому призыву. "Она настаивает на том, чтобы Вы посетили её,-- были его слова.-- Если Вы всё равно откажетесь, она сама придёт к Вам". Видя его неуступчивость, посланец обнажил свой меч, положил его к ногам Куддуса и сказал: "Я не вернусь без Вас. Или идите со мной к Тахире, или отсеките мне голову этим мечём". "Я уже сказал, что не намерен идти к Тахире,-- гневно возразил Куддус.-- Я с радостью изберу другой вариант, который ты предложил мне".
[1.] Согласно «Кашфу'л-Гита'», предварительно Куддусом и Тахире было решено, что последняя публично провозгласит независимый характер Откровения Баба и подчеркнёт отмену законов и заповедей прежнего Законоцарствия. Куддус, со своей стороны, должен был встать в оппозицию к ней и энергично отвергать её мнения. Эти меры были приняты для того, чтобы смягчить эффект столь смелого и чреватого последствиями провозглашения, и предотвратить опасности и несчастья, с которыми, без сомнения, было сопряжено столь поразительное нововведение. (стр. 211). В этом споре Бахаулла как бы занимал нейтральную позицию, хотя в действительности именно Он выступал главным вдохновителем, руководящей и направляющей силой на различных стадиях развития этого достопамятного эпизода.
Мухаммад-Хасан, который сидел у ног Куддуса, вытянул шею, готовясь получить роковой удар, как вдруг пред глазами собравшихся товарищей появилась Тахире, наряженная и без покрывала. Всё собрание немедленно оцепенело от ужаса.[1] Все были ошеломлены при виде столь внезапного явления. Сознание их не могло вместить зрелища её непокрытого лица. Они считали неприличным даже обратить взор на её тень, ибо для них она была подлинным воплощением Фатиме[2], самым благородным символом целомудрия в их глазах.
«Это произвело поразительный эффект. Казалось, что всё собрание поражено молнией. Одни покрыли себе лицо руками, другие простерлись ниц, некоторые окутали себе голову своей одеждой, чтобы не видеть лица Её Непорочной Святости. Если грешно смотреть в лицо женщине неизвестной и проходящей мимо, то насколько преступно обратить взор на святую женщину, каковой она считалась. Окончилось заседание неописуемой суматохой, и начали осыпать бранью женщину столь бесстыдную, чтобы появиться на публике с непокрытым лицом; одним утверждали, что она внезапно лишилась рассудка, другие говорили, что она была бесстыдница, и лишь немногие заступились за нее». А.Л.М. Николя "Siyyid Ali-Muhammad dit le Báb," стр. 283-284.)
[2.] Дочь Мухаммада и жена имама Али.Спокойно, тихо и с чрезвычайным достоинством Тахире вышла вперёд, подошла к Куддусу и села по правую руку от него. Её безмятежное спокойствие резко контрастировало с испуганными лицами тех, кто смотрел на её лицо. Страх, гнев и изумление переполнили их души. Это внезапное откровение, казалось, лишило их чувств. Абду'л-Халик-и-Исфахани был так потрясён, что собственными руками перерезал себе горло. Истекая кровью и крича от переполнявших его чувств, он бежал прочь от Тахире. Ещё несколько человек, следуя его примеру, покинули своих товарищей и отреклись от Веры. Многие так и остались безмолвно стоять перед ней в глубоком изумлении. Тем временем Куддус продолжал сидеть на своём месте с обнажённым мечом в руке, и лицо его пылало неописуемым гневом. Казалось, он ждал подходящего момента, чтобы нанести Тахире смертельный удар.
Однако его угрожающий вид, казалось, ничуть не тронул её. На лице её осталось такое же выражение достоинства и уверенности, с которым она в первый момент появилась перед собранием верующих. Теперь её лицо сияло радостью и триумфом. Она встала со своего места и, не обращая внимания на смятение, вызванное ею в сердцах присутствующих, обратилась с речью к остаткам собрания. Без малейшей заминки и языком, чрезвычайно напоминающим стихи Корана, она произнесла свою речь с беспримерным красноречием и подлинным жаром. Закончила она своё выступление следующим стихом из Корана: "Бoгoбoязнeнныe, пoиcтинe, cpeди caдoв и peк нa ceдaлищe иcтины y Цapя Мoгyчeгo!" (Коран, пер. Крачковского, 54:54-55) Говоря эти слова, она украдкой посмотрела в сторону Бахауллы и Куддуса, однако никто не мог точно сказать, на кого из них она намекает. Сразу же после этого она провозгласила: "Я есмь то Слово, которое должен изречь Каим, Слово, которое обратит в бегство вождей и аристократов всей земли!"[1]
[1.] См. стр. 15.После этого она обратилась к Куддусу и упрекнула его за то, что в Хурасане он не исполнил того, что, по её мнению, было необходимо для процветания Веры. "Я имею право поступать так, как подскавает мне моя собственная совесть,-- ответил Куддус.-- Я не следую воле и желаниям моих единоверцев". Отвернувшись от него, Тахире пригласила всех присутствующих достойным образом отпраздновать это великое событие. "Сегодня день веселья и всеобщего торжества,-- добавила она,-- день, когда были разбиты оковы прошлого. Пусть все, кто внёс свой вклад в это великое свершение, поднимутся и обнимут друг друга"».
Этот достопамятный день, вместе с несколькими последующими, стали свидетелями поистине революционных изменений в жизни и привычках собравшихся здесь последователей Баба. Характер их поклонения Богу внезапным и коренным образом изменился. Молитвы и обряды, преподанные когда-то этим преданным верующим, были отброшены навсегда. Однако среди тех, кто с таким рвением поднялся на защиту этих реформ, царило жестокое смятение. Некоторые осуждали столь радикальные изменения, считая их вопиющей ересью и отказываясь аннулировать те заповеди Ислама, которые казались им неприкосновенными. Другие считали Тахире высшим судьёй в подобных вопросах и единственным человеком, имеющим право требовать от верующих безоговорочной покорности. Другие, осуждавшие её поведение, встали на сторону Куддуса, которого они считали полномочным представителем Баба и единственным лицом, имеющим право решать столь важные вопросы. Были и такие, кто признавал авторитет как Тахире, так и Куддуса, считая все эти события ниспосланным свыше испытанием, предназначенным для того, чтобы отделить искренних от лжецов и отличить верных от предателей.
Сама Тахире в ряде случаев отказалась признать авторитет Куддуса. Говорят, что она заявила следующее: «Я считаю его учеником, посланным мне Бабом для наставления и воспитания. Только так я и смотрю на него». Куддус, со своей стороны, не замедлил объявить её «творцом ереси» и заклеймил сторонников её идей, назвав их «жертвами заблуждения». Это состояние напряжённости длилось несколько дней, пока, наконец, не вмешался Бахаулла и не заставил их, в Своей искусной манере, полностью примириться друг с другом. Он исцелил раны, нанесённые этим ожесточённым спором, и направил энергию их обоих в русло конструктивного служения.[1]
[1.] «Именно этот смелый поступок Куррату'л-'Айн потряс основы буквального толкования исламских доктрин среди персов. Можно сказать также, что первым плодом, который принесли наставления Куррату'л-'Айн, стал не кто иной, как доблестный Куддус, и что сама красноречивая наставница была обязана своими мудрыми идеями, по всей вероятности, Бахаулле. Конечно, предположение о том, что её лучший друг мог осудить её, следует рассматривать только как очаровательную иронию». (Д-р Т.К.Чейни. «Примирение рас и религий», стр. 103-4.)
Цель этого достопамятного совещания была достигнута.[1] Призыв к новому Миропорядку прозвучал. Устарелые обычаи, отягощавшие людское сознание, были смело атакованы и бесстрашно сметены прочь. Был расчищен путь для провозглашения законов и заповедей, которым было суждено возвестить наступление нового Законоцарствия. Остаток друзей, собравшихся в Бадаште, решил отправиться после этого в Мазиндаран. Куддус и Тахире сели в один и тот же хоуда, приготовленный для их путешествия Бахауллой. По пути Тахире каждый день сочиняла поэму, которую приказывала декламировать сопровождавшим её друзьям, когда они следовали за её хоуда. Горы и долины полнились отзвуками криков, которыми эта исполненная энтузиазма группа, направлявшаяся в Мазиндаран, приветствовала закат уходящего Дня и рождение нового.
«Говорили, что истинной причиной созыва этой конференции было то, что они опасались за жизнь Баба и хотели освободить его и перевезти в безопасное место. Но что более вероятно - это было, по мнению большинства, выяснение соотношения бабизма и ислама». (Там же, стр. 80.) «Целью конференции было объяснение вопросов, которые неправильно понимали их единоверцы. Многие считали, что новый лидер пришел с нем, чтобы в буквальном смысле исполнить законы Ислама. Они думали, что целью Мухаммада было установление мира и справедливости во всем мире, но что для этого должно быть пролито много крови и что этому будут содействовать Божии решения. С другой стороны, Баб, хотя и не всегда был стойким в своих убеждениях, вообще вместе с некоторыми своими учениками предпочитал удовлетвориться увещеванием; единственным его орудием был “меч Духа, то есть слово Божие”. Когда появится Каим, все должно быть возрождено. Но скоро он должен был появиться и осталось лишь подготовить путь к его Пришествию. Между высшими и низшими расами между мужчиной и женщиной не должно было оставаться никакой разницы. Не должно было существовать и покрывала, как символа более низкого положения женщины. И одаренная женщина будет решать свою собственную судьбу... В одном из преданий говорится, что сама Куррату'л-'Айн появилась на совещании под покрывалом. Если это так, то она не потеряла много времени, чтобы сбросить свое покрывало, и воскликнула (о чем мы уже сказали): "Я трубный звон, я сигнал горна, то есть подобно Гавриилу я пробужу спящие души". Говорят, что вслед за краткой речью этой храброй женщины Бахаулла продекламировал суру "Воскресение" (75).Эти декламации часто имеют изумительный эффект. Смысл этой суры в том, что человечество переходит в новую космическую эру, которая требует новых законов и обычаев». (Д-р Т.К.Чейни. «Примирение рас и религий», стр. 101-3.)
[2.] См. Глоссарий.Бахаулла пробыл в Бадаште двадцать два дня. Во время путешествия в Мазиндаран некоторые последователи Баба решили злоупотребить свободой, которую дала им отмена законов и заповедей устаревшей Веры. Они сочли, что беспрецедентный поступок Тахире, сбросившей чадру, означает, что теперь можно преступить границы умеренности и дать волю своим страстям. Излишества, которым предались некоторые из них, вызвали гнев Вседержителя, немедленно разогнавший их в разные стороны. В деревне Нийала на них обрушились тяжкие испытания, и руки врагов нанесли им суровые раны. В результате этого рассеяния была пресечена смута, которую пытались разжечь некоторые безответственные приверженцы Веры, и честь и достоинство последней были сохранены.
Я слышал от Самого Бахауллы такое описание этого инцидента: «Мы все собрались в деревне Нийала и отдыхали у подножия горы, как вдруг, в рассветный час, были разбужены камнями, что бросали в нас с вершины горы местные жители. Эта ожесточённая атака вынудила наших спутников в ужасе и смятении разбежаться. Я надел на Куддуса Своё собственное платье и отправил его в безопасное место, где намеревался вскоре присоединиться к нему. Когда Я прибыл туда, его уже не было. Из наших спутников в Нийале остались только Тахире и юноша из Шираза по имени мирза Абду'лла. Наш лагерь был совершенно опустошён вследствие этого свирепого нападения. Оказалось, что Мне некому поручить заботу о Тахире, за исключением этого юноши, который проявил в той ситуации поистине удивительную смелость и решительность. С мечом в руке, не смутившись пред лицом зверского нападения со стороны жителей деревни, которые ринулись грабить наше имущество, он бросился вперед, чтобы остановить врагов. Будучи ранен в нескольких местах, он с риском для жизни защищал наше имущество. Я приказал ему прекратить сопротивление. Когда суматоха улеглась, Я обратился к некоторым из жителей деревни и смог убедить их, что они поступают жестоко и недостойно. Впоследствии Мне удалось вернуть некоторую часть нашего разграбленного имущества».
В сопровождении Тахире и её прислуги Бахаулла отправился в Нур. Он назначил шайха Абу-Тураба присматривать за ней и обеспечивать ей защиту и безопасность. Тем временем зачинщики смуты всячески старались возбудить гнев Мухаммад-шаха против Бахауллы, и, называя Его главным зачинщиком волнений в Шах-Руде и Мазиндаране, в конечном итоге смогли убедить монарха в необходимости Его ареста. Говоря, что шах гневно воскликнул: «До сих пор я отказывался слушать то, что говорилось против него. Я смотрел на это сквозь пальцы, поскольку его отец много сделал для моей страны. Но теперь я намерен предать его смерти».
Во исполнение этого намерения он приказал одному из своих тегеранских чиновников дать указание своему сыну, проживающему в Мазиндаране, чтобы тот арестовал Бахауллу и препроводил Его в столицу. Сын этого чиновника получил упомянутое распоряжение как раз накануне приёма в честь Бахауллы, к Которому он был нежно привязан. Он был глубоко опечален и никому не рассказал о том, что получил такую весть. Бахаулла, однако, заметил его печаль и посоветовал ему положиться на Бога. На следующий день, когда Он в сопровождении Своего друга шёл к нему домой, они увидели всадника, скакавшего в направлении из Тегерана. «Мухаммад-шах умер!» -- воскликнул Его друг на мазиндаранском наречии, вернувшись к Нему после краткого разговора с гонцом. Вынув затем императорский указ, он показал его Бахаулле. Документ более не имел силы. Этот вечер он провёл в компании своего гостя, в атмосфере ничем не нарушаемого покоя и радости.
Тем временем Куддус попал в руки врагов и оказался под арестом в Сари, в доме мирзы Мухаммада-Таки, главного муджтахида этого города. Остальные его спутники, после разгона их в Нийале, разошлись в разные стороны, и каждый нёс своим единоверцам новости о великих событиях в Бадаште.