Web - Windows - iPhone
Лето 1262 года хиджры [1846 г. от Р.Х.] подходило к концу, когда Баб навсегда распрощался со своим родным городом Ширазом, и отправился в Исфахан. В этом путешествии Его сопровождал сиййид Казим-и-Занджани. Подъехав к окрестностям этого города, Он написал письмо губернатору провинции, Манучер-хану, му'тамиду'д-дауле, в котором просил его высказать пожелания касательно места, где Он может поселиться. Письмо это, переданное через сиййида Казима, дышало такой учтивостью и было исполнено такой великолепной каллиграфией, что му'тамид, тронутый этим, распорядился, чтобы султану'л-'улама, имам-джум'е Исфахана, представлявший высшую духовную власть в провинции, принял Баба у себя дома и оказал Ему добрый и щедрый приём. Вместе с собственным письмом губернатор послал имаму-джум'е то, которое он получил от Баба. Следуя этому указанию, султану'л-'улама велел своему брату, за зверскую жестокость прозванному впоследствии Бахауллой «Ракша»[1], совместно с несколькими близкими друзьями встретить ожидаемого Посетителя и проводить Его до городских ворот. Когда Баб подъехал ближе, имам-джум'е сам вышел приветствовать Его и с почетом провёл Его к себе в дом.
1"Он (Манучер Хан) был энергичным и смелым человеком и в 1841-м году подавил мятеж племени Бахтияри. Его энергичное, хотя и суровое, управление делами до некоторой степени обеспечило правосудие жителям Исфахана." (С.Р.Маркам, «Общий очерк по истории Персии», стр. 487.)
[3.] Мирза Абу'л-Фазл сообщает (см. рукопись, стр. что имя имама джомэ было Мир Сиййид Мухаммад, и прозвище его Султанол-Олама. Должность Садрос Содура, или главы духовенства времен Сефевидов, была уничтожена Надир Шахом. Имам джомэ Исфахана теперь является главным духовным лицом Персии." (С.Р.Маркам, «Общий очерк по истории Персии», стр. 365.)]
[1.] Т.е. «Змея».Таковы были почести, оказываемые Бабу в те дни, что однажды в пятницу, когда Он возвращался домой из общественной бани, целая толпа людей энергично требовала отдать им воду, которую Он использовал для омовений. Его пламенные поклонники твёрдо верили в её великую силу и способность излечить их недуги и болезни. Сам имам-джум'е с первого же вечера был так очарован Тем, Кто был объектом такой преданности, что принял на себя обязанности слуги и лично удовлетворял нужды и желания своего возлюбленного Гостя. Выхватывая у главного слуги рукомойник и совершенно пренебрегая обычаями представителей своей высокой должности, он сам лил воду на руки Баба.
Однажды вечером, после ужина, имам-джум'е, любопытство которого было возбуждено необыкновенными чертами характера своего молодого Гостя, позволил себе попросить Баба открыть ему комментарий на суру Ва'л-'Аср[1]. Его просьба была с готовностью выполнена. Потребовав перо и бумагу, Баб с изумительной быстротой и без малейшего предварительного обдумывания начал являть, в присутствии хозяина дома, исключительно глубокое толкование вышеупомянутой суры. Приближался полуночный час, а Баб всё ещё был занят изложением многочисленных значений только первой буквы этой суры. Эта буква, то есть буква «вав», которой шайх Ахмад-и-Ахса'и уже ранее придавал в своих писаниях особое значение, для Баба символизировала начало нового цикла Божественного Откровения, а Бахаулла в Китаб-и-Агдас ссылается на неё в таких фразах, как «тайна Великого Переворота» и «Знамение Повелителя». Вскоре Баб, в присутствии хозяина и его друзей, начал нараспев произносить проповедь, которой Он предварил комментарий к суре. Эти могущественные слова повергли слушателей в изумление, так что они лишились дара речи. Казалось, они зачарованы магией Его голоса. Вместе с имам-джум'е они инстинктивно встали и приложились к подолу Его платья. Мулла Мухаммад Такий-и-Харати, выдающийся муджтахид, не мог сдержать слов восхищения и хвалы. «Сколь бы ни были несравненны и уникальны,-- воскликнул он,-- слова, что устремились с этого пера, но явить, в течение столь короткого времени и таким прекрасным почерком, такое огромное количество стихов, что их объём достигнет четверти, а может быть, и трети Корана, есть само по себе деяние, коего ни один смертный без Божией поддержки никогда не свершит. Ни раскалывание луны, ни оживление морской гальки не сравнится со столь могучим свершением».
[1.] Коран, 103.По мере того, как слава о Бабе распространялась по Исфахану, к дому имама-джум'е устремился со всех сторон непрерывный поток посетителей. Некоторые хотели удовлетворить своё любопытство, другие -- глубже понять основополагающие истины Его Веры, а третьи -- излечиться от болезней и страданий. Сам му'тамид однажды пришёл посетить Баба и, восседая посреди самых выдающихся и учёных богословов Исфахана, попросил Его объяснить сущность и продемонстрировать истинность «нубувват-и-хассе»[1]. Ранее на этом же собрании он уже призывал присутствующих привести такие доказательства и свидетельства в поддержку этого важнейшего вопроса их Веры, которые стали бы неопровержимым свидетельством для людей, что склонных к отрицанию его истинности. Однако никто, видимо, не смог откликнуться на его приглашение. «Вы предпочитаете устный или письменный ответ на Ваш вопрос?» -- спросил Баб. «Письменный ответ,-- откликнулся он,-- доставил бы радость не только присутствующим на этой встрече, но и послужил просвещению и наставлению как настоящего, так и будущих поколений».
[1.] «Особая Миссия» Мухаммада.Баб немедленно взял перо и начал писать. В течение менее чем двух часов Он исписал примерно пятьдесят страниц, изложив на них удивительно свежий и исчерпывающий взгляд на происхождение, характер и всепроницающее воздействие Ислама. Новизна Его трактата, сила и выразительность стиля, точность в самых мелких подробностях -- благодаря всему этому Его рассуждения о столь благородной теме обрели такое совершенство, которое не мог не заметить ни один из присутствующих на собрании. С изумительной проницательностью Он связал основную тему заключительной части этого трактата с пришествием обещанного Ка'има и ожидаемым «Возвращением» имама Хусайна[1]. Его доводы были настолько сильны и смелы, что все слышавшие, как Он читал эти строки, были изумлены величием Его Откровения. Никто не осмелился сделать даже самого мелкого замечания, а тем более открыто оспаривать истинность Его утверждений. Му'тамид не мог не выразить своего энтузиазма и восторга. «Внемлите мне! -- воскликнул он.-- Члены этого досточтимого собрания, вас беру я в свидетели. Никогда прежде, до сего дня, не был я, в глубине своей души, твёрдо убежден в правоте Ислама. Отныне, благодаря разъяснению, что написал этот Юноша, я объявляю себя крепко верующим в религию Апостола Божиего. Я торжественно провозглашаю свою убеждённость в том, что этот Юноша наделён сверхъестественной силой, даровать которую не в силах никакое обучение». С этими словами он закрыл собрание.
[1.] Ссылка на Его собственную Миссию и на последующее Откровение Бахауллы.
Растущая популярность Баба возбудила негодование духовных властей Исфахана, с беспокойством и завистью следивших за тем, как этот неучёный Юноша начинает постепенно властвовать над мыслями и сознанием их последователей. Они твёрдо уверовали в то, что если они не воспрянут с целью остановить волну народного энтузиазма, будет подорван сам фундамент их существования. Более здравомыслящие среди них сочли благоразумным воздержаться от актов открытой враждебности и против Него Самого, и против Его учения, ибо подобное поведение, как они чувствовали, могло только поднять Его престиж и укрепить Его положение. Смутьяны, однако, были активно заняты распространением самых сумасбродных слухов относительно характера Баба и Его заявлений. Вскоре эти рассказы достигли Тегерана и были доведены до сведения хаджи мирзы Акаси, великого визиря Мухаммад-шаха. Этот надменный и властолюбивый министр обеспокоено размышлял над возможностью того, что в один прекрасный день государь решит подружиться с Бабом, и это решение, по его мнению, неизбежно повлечёт за собой его собственное падение. Кроме того, хаджи опасался, как бы му'тамид, пользующийся доверием шаха, не устроил свидание монарха с Бабом. Он прекрасно понимал, что если такое свидание произойдёт, то впечатлительный и мягкосердечный Мухаммад-шах будет совершенно покорён притягательностью и новизной этого вероучения. Побуждаемый этими размышлениями, он написал строгое письмо имаму-джум'е, в котором укорял его за халатное отношение к возложенной на него обязанности защищать интересы Ислама. «Мы ожидали от Вас,-- написал ему хаджи мирза Акаси,-- что Вы всеми силами будете сопротивляться любому делу, противоречащему высшим интересам государства и народа этой страны. Вы же, судя по всему, наоборот, подружились с зачинщиком этого тёмного и презренного движенияи и даже восславляете его». Он также написал несколько поощрительных писем уламам Исфахана, на которых прежде не обращал внимания, теперь же осыпал щедрыми милостями. Тон послания, полученного от великого визиря, хотя и не изменил почтительного отношения имама-джум'е к своему Гостю, заставил его, тем не менее, дать указания своим помощникам, чтобы те выработали меры по уменьшению постоянно растущего числа посетителей, каждый день стекавшихся к Бабу. Мухаммад-Михди, прозванный Сафиху'л-'Улама', сын покойного хаджи Калбаси, желая исполнить волю хаджи мирзы Акаси и угодить ему, начал с кафедры поносить Баба самым недостойным образом.
Как только му'тамид узнал об этих событиях, он послал записку имаму-джум'е, в которой напоминал ему о визите, который он, как губернатор, нанёс Бабу, и приглашал его, вместе с его Гостем, к себе домой. Му'тамид пригласил также на эту встречу хаджи сиййида Асаду'ллу, сына покойного хаджи сиййида Мухаммада Бакира-и-Рашти, хаджи Мухаммада-Джа'фара-и-Абадийи, Мухаммада-Михди, мирзу Хасана-и-Нури и некоторых других. Хаджи сиййид Асаду'лла не принял приглашения и постарался отговорить от участия в этом собрании других приглашённых. «Я просил извинить меня,-- написал он им,-- и хотел бы, конечно же, просить вас поступить так же. Я считаю в высшей степени неблагоразумным для вас встречаться лицом к лицу с Сиййидом-и-Бабом. Он, без сомнения, снова предъявит свои претензии, а в доказательство своей правоты приведёт любые доказательства, что вы захотите, и без малейшего колебания откроет в поддержку исповедуемой им истины столько стихов, что они составят по объёму половину Корана. Затем он бросит вам такой вызов: "Явите подобную книгу, если вы правдивы". Тщетно будете вы пытаться противостоять ему. Если мы посчитаем ниже своего достоинства ответить ему, то выдадим своё бессилие. Если же мы согласимся с его заявлениями, то не только лишимся своей репутации, своих прав и привилегий, но и обяжем себя в будущем принимать любые другие притязания, которые ему вздумается выдвинуть».
Хаджи Мухаммад-Джа'фар послушался этого совета и отказался принять приглашение губернатора. Мухаммад Михди, мирза Хасан-и-Нури и некоторые другие, презревшие этот совет, в назначенный час явились в дом му'тамида. По просьбе хозяина мирза Хасан, известный платонист, попросил Баба разъяснить ряд тёмных философских вопросов, связанных с «Аршийе» муллы Садры, смысл которых могли постичь лишь немногие. Простым и чуждым условностей языком Баб ответил на каждый из его вопросов. Мирза Хасан, хотя и не понял смысл полученных им ответов, всё же осознал, насколько убога учёность так называемых «истолкователей» учений Платона и Аристотеля из современных ему научных школ пред знаниями этого Юноши. Мухаммад Михди, в свою очередь, задал Бабу несколько вопросов относительно некоторых аспектов исламского законодательства. Не удовлетворившись полученными ответами, он начал попусту препираться с Бабом. Однако он вскоре был вынужден замолчать, ибо му'тамид, прервав его речь, обратился к одному из слуг, велев тому зажечь фонарь и немедленно проводить Мухаммада Михди домой. Впоследствии му'тамид поделился с имамом-джум'е своей тревогой: «Я боюсь интриг врагов Сиййида-и-Баба,-- сказал он ему.-- Шах вызвал Его в Тегеран. Мне приказано обеспечить Его отъезд. Я считаю более благоразумным, чтобы Он остался у меня дома до того времени, когда Он сможет покинуть город». Имам-джум'е согласился с его просьбой, и вернулся домой в одиночестве.
[1 See Note K, "A Traveller's Narrative," and Gobineau, pp. 65-73.]
"И когда Мухаммад замолчал, мирза Мухаммад Хасан, последователь доктрины муллы Садра, начал расспрашивать Баба о трех чудесах, касательно которых скажем несколько слов, чтобы читатель знал, в чем дело. Первое чудо - это Тейол Арз, или способность переноситься в одно мгновение в любое место земли, сколь бы далеко оно ни находилось; шииты убеждены, что третий Имам, Джавад, избрал этот легкий и экономный способ путешествия: так, например, в мгновение ока он переносился из Медины в Аравии в Тус, находящийся в Хорасане. Второе чудо - это неоднократное и одновременное путешествие человека во многих местах. Так, например, Али одновременно мог гостить у шестидесяти разных лиц. Наконец, третье чудо является космографической проблемой, и пусть о нем будут судить наши астрономы, которые, без сомнения, полюбуются им. В преданиях говорится, что во время царствования тирана небо вращается быстро, в то время как во время господства Имама оно вращается медленно. Прежде всего, разве небо может иметь два движения; и потом, что оно делало во время господства Омейядов и Аббасидов? И они предложили Бабу разобраться в этих безумных вымыслах! Не буду я долго останавливаться на этом, но я должен подчеркнуть образ мысли ученых Ислама в Персии. Если уже почти тысячу лет наука в Персии основана на подобных нелепостях и люди изнуряют себя исследованием таких вопросов, то вполне понятно, насколько пусты и надменны эти люди. Во всяком случае, собрание было прервано тем, что объявили, что подали ужин, в чем все приняли участие, после чего вернулись к себе домой." А.Л.М. Николя "Siyyid Ali-Muhammad dit le Báb," стр. 239-240.)]
Баб провёл в доме имама-джум'е сорок дней. Когда он ещё находился там, некий мулла Мухаммад-Такий-и-Харати, который имел честь видеться с Бабом каждый день, занялся, с Его согласия, переводом одного из Его сочинений, названного «Рисалий-и-Фуру'-и-Адлийе», с исходного арабского языка на персидский. Услуга, которую он тем самым оказал бы персидским верующим, была, однако, омрачена его последующим поведением. Он был внезапно охвачен страхом и, наконец, порвал все связи со своими единоверцами.
Перед тем, как Баб переселился в дом му'тамида, Его пригласил к себе домой на одну ночь мирза Ибрахим, отец Султану'ш-Шухада и старший брат мирзы Мухаммада-'Алий-и-Нахри, о котором мы уже упоминали. Мирза Ибрахим был другом имама-джум'е, близко общался с ним и управлял всеми его делами. В честь Баба этим вечером был устроен уникально величественный банкет. Многие вспоминали потом, что ни чиновники, ни аристократия города никогда не устраивали пир настолько роскошный и блистательный. Султану'ш-Шухада и его брат, Махбубу'ш-Шухада, одному из которых было тогда девять, а другому одиннадцать лет, прислуживали гостям на банкете и удостоились особого внимания со стороны Баба. В этот вечер, во время ужина, мирза Ибрахим обратился к своему Гостю и сказал: «У моего брата, мирзы Мухаммада-'Али, нет детей. Я прошу Вас помолиться за него и исполнить его сердечное желание». Баб взял часть пищи, которую ему подали, Своей рукой положил её на тарелку и передал её хозяину, сказав, чтобы он отнёс её мирзе Мухаммаду-'Али и его жене. «Пусть они оба вкусят этого,-- сказал Он.-- Их желание исполнится». Благодаря этой порции еды, которую Баб соблаговолил даровать жене мирзы Мухаммада-'Али, она зачала и в должный срок родила девочку, которая впоследствии вступила в брак с Величайшей Ветвью[1]; в этом союзе воплотились самые заветные желания её родителей.
[1.] Ссылка на брак Мунире-ханум с Абдул-Баха.Высокие почести, оказываемые Бабу, ещё сильнее разожгли в уламах Исфахана враждебные чувства. С тревогой наблюдали они повсюду свидетельства того, что Его всеохватное влияние проникает в твердыню ортодоксии и вырывает у них почву из-под ног. Они созвали собрание, на котором составили документ, подписанный и заверенный печатями всех духовных вождей города, в котором Баб приговаривался к смерти. Все они сошлись во мнениях касательно этого приговора, за исключением хаджи сиййида Асаду'ллы и хаджи Мухаммада-Джа'фара-и-Абадийе, которые отказались связать свои имена с текстом столь грубо оскорбительного документа. Имам-джум'е хотя и отказался подписать смертный приговор Бабу, решил, движимый трусостью и амбициями, добавить к этому документу такое свидетельство, написанное его собственной рукой: «Свидетельствую, что в период моего общения с этим юношей я не заметил ни одного действия, которое могло бы указать на отвержение им доктрин Ислама. Напротив, я знал его как благочестивого и верного исполнителя всех его обрядов. Однако его нелепые заявления и презрительное отношение ко всему мирскому заставляют меня думать, что он лишен рассудка и способности судить здраво».
Согласно Абуль-Фазлу, около семидесяти знаменитых улемов и видных лиц города
наложили печать на это документ, объявляющий Баба еретиком и,
следовательно, заслуживающим смертной казни.Стоило му'тамиду узнать об обвинительном приговоре, вынесенном уламами Исфахана, как он решил привести в исполнение план, который воспрепятствовал бы исполнению этого жестокого вердикта. Он немедленно распорядился, чтобы на закате Баб в сопровождении пятисот всадников личной конной охраны губернатора выехал из ворот города в направлении Тегерана. Он строго приказал, чтобы после каждого фарсанга пути одна сотня из всадников возвращалась напрямую в Исфахан. Командиру последнего оставшегося отряда, который пользовался его полным доверием, му'тамид по секрету сообщил о своём желании, чтобы на каждом майдане двадцать из оставшейся сотни должны также получать приказ вернуться в город. [2] Maydan: A subdivision of a farsakh. A square or open place.Му'тамид указал, что из двадцати последних всадников десять должны отправиться в Ардистан для сбора государственного налога, а остальные десять, все испытанные и надёжные люди, должны окольным путем вернуть переодетого Баба обратно в Исфахан. Им было также приказано ехать с такой скоростью, чтобы к рассвету следующего дня Баб уже был в Исфахане, в распоряжении губернатора. Немедленно приступили к исполнению этого плана. В неожиданный час Баб снова въехал в город, был доставлен напрямик в личную резиденцию му'тамида, известную под именем Имарат-и-Хуршид, и через боковую дверь, предназначенную только для самого му'тамида, проведён в его личные покои. Губернатор сам прислуживал Бабу, подавал Ему пищу и обеспечивал Его всем, что требовалось для удобной и безопасной жизни.
[1.] См. Глоссарий.[2.] В книге «Повествование путешественника» (стр. Мотамед секретно приказал, чтобы по достижении Мурче Хара (вторая станция на северной дороге, находящаяся на расстоянии 35 миль от Исфахана), Баба переодели и вернули обратно в Исфахан.
[1.] «Посему эта комната (где Я нахожусь), не имеющая ни дверей, ни чётких пределов, сегодня есть высочайшая из обителей Рая, ибо Древо Истины обитает в ней. Кажется, что все атомы этой комнаты поют в один голос: "Истинно, Я есмь Бог! Нет иного Бога, кроме Меня, Господа всего сущего." И голос их вызвышается над голосами всех земных чертогов, даже тех, что украшены золотыми зеркалами. Если, впрочем, Древо Истины поселится в одной из этих украшенных комнат, то атомы её зеркал воспоют эту песнь, как делали и делают это атомы зеркал дворца Садри, ибо во дни Сад (Исфахана) он обитал в нём." ("Le Bayan Persan," vol. 1, p. 128.)
[4.] В книге «Повествование путешественника» говорится (стр. 13), Баб провел в этом доме четыре месяца.
Тем временем в городе начали циркулировать самые дикие предположения относительно путешествия Баба в Тегеран, страданий, которые Его заставили вынести на пути в столицу, приговора, вынесенного против Него, и наказания, которому Он был подвергнут. Эти слухи причиняли горькие терзания верующим, проживавшим в Исфахане. Му'тамид, прекрасно зная о том, как сильно они беспокоятся и скорбят, вступился за них пред Бабом и молил позволить привести их к Нему. Баб написал Своей рукой несколько слов мулле Абду'л-Кариму-и-Казвини, поселившемуся в мадрисе Ним-Авард, и велел му'тамиду передать эту записку с надёжным человеком. Час спустя мулла Абду'л-Карим предстал перед Бабом. О его прибытии не знал никто, кроме му'тамида. Он получил от своего Наставника некоторые из Его сочинений вместе с указанием переписать их в сотрудничестве с сиййидом Хусайном-и-Йазди и шайхом Хасаном-и-Зунузи. К этим двум людям он вскоре и вернулся, неся радостные новости о том, что с Бабом всё хорошо и Он находится в безопасности. Из всех верующих, проживавших в Исфахане, только эти трое получили позволение посетить Его.
Однажды му'тамид, сидя с Бабом в своём личном саду, расположенном во дворе его резиденции, доверительно обратился к своему Гостю с такими словами: «Всемогущий Даритель наделил меня большими богатствами. Я не знаю, как наилучшим образом употребить их. Теперь, когда, с Божией помощью, мне был указан путь к признанию этого Откровения, я страстно желаю посвятить все свои средства продвижению его интересов и распространению его славы. Я намерен, с Вашего разрешения, отправиться в Тегеран и сделать всё от меня зависящее, чтобы завоевать на сторону этого Дела Мухаммад-шаха, доверие которого ко мне прочно и неколебимо. Я не сомневаюсь, что он охотно примет его и воспрянет ради повсеместного его распространения. Я также постараюсь убедить шаха снять с должности распутного хаджи мирзу Акаси, который своим безрассудным управлением уже почти вверг страну в состояние разрухи. Затем я попрошу для Вас руки одной из сестёр шаха и сам устрою Вашу свадьбу. Наконец, я надеюсь склонить к этому чудесному Делу сердца правителей и царей мира и уничтожить даже следы этой извращённой духовной иерархии, запятнавшей светлое имя Ислама». «Да вознаградит тебя Бог за эти благородные намерения,-- ответил Баб.-- Столь возвышенная цель для Меня дороже, чем даже осуществление её на деле. Однако и Мои, и твои дни сочтены; слишком мало их осталось для того, чтобы Я увидел осуществление твоих надежд, а ты воплотил их. Не такими средствами, которые ты наивно воображаешь, поведёт всемогущее Провидение Свою Веру к победе. С помощью бедных и скромных жителей этой страны, кровью, пролитой ими на Его пути, сохранит и укрепит всесильный Самодержец основание Своего Дела. Тот же самый Бог возложит на твою голову в мире грядущем венец бессмертной славы и осыпет тебя Своими драгоценнейшими благословениями. Сроку твоей земной жизни осталось три месяца и девять дней, после чего ты с верой и убеждённостью поспешишь в свою вечную обитель». Му'тамид искренне обрадовался этим словам. Смирившись с Божьей волей, он приготовился к уходу из этого мира, столь ясно предсказанному в этих словах Бабом. Он написал завещание, уладил свои личные дела и оставил Бабу всё, чем владел. Однако сразу же после его смерти его племянник, жадный Гургин-хан, нашёл и уничтожил это завещание, присвоил себе всё имущество и высокомерно проигнорировал его последнюю волю.
"Четвертого марта 1847 года М. де Вонньер написал министру иностранных дел Франции: «Мотамедод-доуле, губернатор Исфахана, скончался, оставив большое богатство, которое оценивается в пределах 40 миллионов франков». А.Л.М. Николя "Siyyid Ali-Muhammad dit le Báb," стр. (Стр. 242, прим. 192)
По мере того, как земные дни его жизни подходили к концу, му'тамид всё чаще стремился быть подле Баба, и за часы доверительного общения с Ним приобрёл более глубокое понимание духа, наполнявшего Его Веру. «Сейчас, когда приближается мой смертный час,-- сказал он как-то раз Бабу,-- мою душу охватывает неописуемая радость. Но я беспокоюсь за Вас, я дрожу при мысли о том, что мне придётся оставить Вас во власти столь безжалостного преемника, как Гургин-хан. Без сомнения, он обнаружит Вас в этом доме и, я боюсь, дурно обойдётся с Вами». «Не бойся,-- возразил на это Баб.-- Я предал Себя в руки Божии. На Него полагаюсь Я. Он одарил Меня такой силой, что, если бы Я захотел, Я мог бы превратить эти самые камни в самоцветы величайшей ценности и вдохнуть в сердце самого закоренелого преступника высочайшие понятия о честности и долге. По собственной воле согласился Я принять бедствия от рук Моих врагов, "дабы Аллах свершил дело, которому было суждено свершиться"».[1] По мере того, как пролетали эти драгоценные часы, сердце му'тамида полнилось безраздельной преданностью и всё более ясным осознанием близости к Богу. В глазах его мирская пышность и величие таяли и обращались в ничто пред лицом вечных истин, заключённых в Откровении Баба. Видение его славы, его безграничных возможностей и неисчислимых благословений становилось для него всё более отчётливым по мере того, как он всё яснее осознавал суетность земных амбиций и ограниченность человеческих устремлений. Он продолжал размышлять об этом в своём сердце, пока однажды слабый приступ лихорадки, длившийся всего одну ночь, не оборвал его жизнь. Безмятежно и с полной уверенностью отлетел он в Великую Запредельность.
[1.] Коран 8:42 (пер. Османова).Согласно И. Дж. Брауну ("Повествование путешественника", примечание L, стр. 227), он скончался в рабиол-аввале месяце 1263 года Хиджры (февраль-март 1847 г. от Р. Х.).
Когда жизнь му'тамида подходила к концу, Баб вызвал к Себе сиййида Хусайна-и-Йазди и муллу Абду'л-Карима, сообщил им в общих чертах о предсказании, изречённом в отношении хозяина дома, и велел передать верующим, собравшимся в городе, чтобы они разъехались в Кашан, Кум и Тегеран, ожидая всего, что угодно будет предписать мудрому Провидению.
Спустя несколько дней после смерти му'тамида один человек, знавший о разработанном и осуществлённом им плане защиты Баба, известил его преемника, Гургин-хана, о том, что Баб в действительности находится в Имарат-и-Хуршид, и описал те почести, которыми его предшественник осыпал своего Гостя в уединении своего дома. Получив эту неожиданную новость, Гургин-хан отправил вестника в Тегеран с поручением лично передать Мухаммад-шаху такое послание: «Четыре месяца тому назад все в Исфахане думали, что, согласно высочайшему приказу Вашего Величества, му'тамиду'д-дауле, мой предшественник, отправил Сиййида-и-Баба к престолу Вашего Величества. Теперь же оказалось, что этот самый сиййид проживает в Имарат-и-Хуршид, личной резиденции му'тамиду'д-дауле. Установлено, что мой предшественник сам предоставил Сиййиду-и-Бабу свой дом и строго хранил эту тайну как от народа, так и от официальных лиц города. Обещаю исполнить всё, что Вашему Величеству будет угодно приказать».
[1.] В книге «Повествование путешественника» говорится (стр. 13, что он был племянником му'тамида.
Шах, не питавший никаких сомнений касательно верности му'тамида, осознал, получив это известие, что покойный губернатор был искренне намерен дождаться подходящего случая для того, чтобы устроить свидание между ним и Бабом, и что внезапная смерть не дала ему возможность привести в исполнение этот план. Он издал высочайший указ, призывавший Баба в столицу. В письменном распоряжении, адресованном Гургин-хану, шах велел ему отправить переодетого Баба в Тегеран в сопровождении отряда конной охраны под командованием Мухаммада Биг-и-Чапарчи из секты алийу'ллахи; по пути надлежало проявлять к Нему величайшее уважение и строго хранить тайну Его отъезда.
[1.] В книге «Повествование путешественника» говорится (стр. 14, что членами эскорта были всадники нусайри. См. прим 1, стр. 14.
[2.] «Чапарчи» означает «курьер».[3.] "Своенравный и капризный шах, забыв, что незадолго перед тем он приказал предать смерти Реформатора, почувствовал, что ему хочется видеть того, о ком так много говорят, и поэтому он приказал Горгин Хану отправить его в Тегеран". А.Л.М. Николя "Siyyid Ali-Muhammad dit le Báb," стр. 242.)]
Гургин-хан немедленно пришёл к Бабу и передал Ему письменное распоряжение монарха. Затем он вызвал Мухаммад-бига и, сообщив ему приказ Мухаммад-шаха, распорядился немедленно начать приготовления к путешествию. «Берегись,-- предостерёг он его,-- чтобы никто не узнал его и не заподозрил сути твоей миссии. Никто, кроме тебя, не должен узнать его, даже члены эскорта. Если кто-нибудь спросит тебя о нём, скажи, что это купец, которого вам поручено доставить в столицу, и о личности которого вы ничего не знаете». Вскоре после полуночи Баб, согласно этим указаниям, покинул город и отправился в направлении Тегерана.
Page 217