Web - Windows - iPhone
ПАМЯТИ ДЕСНИЦЫ ДЕЛА БОЖЬЕГО АМАТУЛ-БАХА РУХИЙИ ХАНУМ
Виолетта Нахджавани19 января 2000 года одна женщина покинула этот мир. Она была уникальной и с ее уходом завершилась глава, перевернулась страница истории. И Всемирный Дом Справедливости, совершив погребение тела Аматул-Баха Рухийи Ханум, оставил ее покоиться в месте, которое тоже уникально. Ибо ее гробница расположена не на гористой стороне среди священных памятников Величайшего Святого Листа и других членов семейства Бахауллы, и не на кладбище Всемирного Центра, где в течение десятилетий хоронили бахаи. Но, подобно ее месту в истории, место ее захоронения практически было подготовлено Шоги Эффенди и располагается в ее собственном саду. С каждой стороны оно связано с теми, кто повлиял на ее жизнь - ее мать Мэй Максвелл и ее Хранитель - могила Рухийи Ханум располагается в маленьком парке напротив Дома Учителя, где она прожила 63 года и в котором она оставила свой собственный уникальный след.
Хотя ее место в истории символично заканчивается ее смертью, очень трудно выразить в словах и очертить жизнь такую богатую и разнообразную, какая была у Мэри Максвелл, которой позже ее возлюбленный муж и ее Хранитель дал имя и титул Аматул-Баха Рухийя Ханум. Мы все еще слишком близки к ней, чтобы суметь понять истинную ценность ее служения мировой общине Бахаи, и все еще слишком ограничены в понимании нашей собственной истории, чтобы быть способными оценить различные стороны ее личности. Возможно, в настоящее время мы также все еще слишком сильно находимся под влиянием двойственной тенденции "преувеличить - недооценить" при написании биографии. Ибо мы еще не научились различать между настоящей объективностью и любованием, между скучным описанием фактов и рассказом о личной духовной истории. Возможно, что сейчас еще слишком рано писать о жизни Рухийи Ханум.
Конечно, я не писатель и никогда бы не осмелилась назвать себя биографом такой энергичной и сильной личности, как Аматул-Баха. Но благодаря огромной чести в течение последних сорока лет знать ее и слышать, как она обычно характеризовала и описывала себя, я чувствую определенную ответственность сделать первые, слабые и недостаточные попытки набросать общую картину ее жизни.
Следующая монография из трех частей является кратким изложением истории ее жизни в простой хронологической последовательности событий. Эти три части рассказывают о ее ранних годах, о браке с Шоги Эффенди и о ее последних годах служения и путешествий, т. е. от самого рождения Мэри Максвелл до последних лет Рухийи Ханум. Подобно тому пейзажу, что окружает место ее упокоения, здесь также рассказывается о тех, кто оказал большое влияние на ее жизнь. С одной стороны, Старый Дом Паломников, в котором та комната, где останавливалась ее мать, теперь выходит на ее могилу; с другой - столовая, в которой она сидела рядом с Хранителем все годы ее замужества; а напротив Дом Абдул-Баха, наполненный историей, отмеченной страданием и смертью, Дом, который она наполнила жизнью и смехом, в который приходили все, кого она встречала в четырех уголках мира, и наслаждались ее гостеприимством.
Это очень многогранная история. Несомненно, что другие, более квалифицированные, чем я, исследуют ее глубже и в будущем поймут ее лучше, чем я могу сделать это сегодня. Но, несмотря на скромность и недостаточность этой работы, я хотела бы предложить этот маленький дар Аматул-Баха, с моей любовью.
ЧАСТЬ 1Рождение Мэри Сазерленд Максвелл 8 августа 1910 года в больнице Ханеманн, известном позже как "Больница на Пятой Авеню", в городе Нью-Йорке, было самой горячей новостью, поразившей североамериканскую общину бахаи летом 1910 года. С тех пор, как Мэй Болс приняла Веру Бахауллы, она стала известна и любима ранними бахаи Америки, как одна из выдающихся последовательниц Абдул-Баха; ее муж, Сазерленд Максвелл, был выдающимся архитектором в Канаде, и их дом в Монреале был местом, излучающим культуру и духовную энергию.
Когда бахаи в 1 томе выпуска № 6 журнала "Звезда Запада" от 20 августа прочитали объявление: "Маленькая дочка благословила своим появлением дом мистера и миссис У. С. Максвелл в Монреале, Канада", то, должно быть, оно их глубоко взволновало. Наверное, было много тех, кто выражал свои поздравления и передавал семье Максвеллов наилучшие пожелания.
"В саду жизни расцвела роза необычайной свежести, аромата и красоты. Воспитывай ее согласно божественным учениям, чтобы она выросла и стала настоящим бахаи, и старайся всем своим сердцем, дабы она смогла обрести Святой Дух".
Эти слова Средоточия Завета, Абдул-Баха, в Послании от 2 марта 1911 г., были адресованы Мэй Максвелл, когда Мэри было всего лишь семь месяцев, и, несомненно, они были величайшим подтверждением того, что она получила Его благословение. Обстоятельства рождения маленькой дочери Мэй были похожи на волшебную сказку, которая неоднократно пересказывалась, причём часто с искажениями, потому что была записана в ранние годы этого века. Мэй Максвелл дает нам подлинную версию в письме, написанном ею Агнес Александер 7 мая 1910 г.:
"Моя дорогая Агнес,Все твои дорогие письма были получены... Тебе, наверное, интересно, почему я так долго молчала, несмотря на твою любовь и доброту, но ты поймешь, когда я скажу тебе, что этой зимой я испытала одно из самых больших физических недомоганий и страданий, так что бoльшую часть времени я не могла писать или делать какие-либо усилия.
Немногим более года назад, когда я была в Акке, в один из вечеров я сидела перед дверью Учителя. Его дочь Руха была со мной, и я держала ее крошечного младенца на руках. Вдруг я увидела Нашего Возлюбленного Господина, стоящего в дверном проходе и внимательно смотрящего на меня, затем Он спросил: "Ты любишь эту малышку?"
"О! Я люблю ее", - ответила я, и, после паузы, Наш Господин сказал: "Иди сюда, заходи", и вот я уже стою перед Ним в Его комнате, с ребенком в руках, и Руха рядом. Тогда Благословенный взглянул на нас и спросил меня: "Ты бы хотела иметь ребенка?", а я ответила: "Я была бы счастлива иметь одного...". И Он сказал: "Знаешь, почему у тебя никогда не было детей? Потому что ты была избранной служанкой Бога, ты призвана служить ему, ты не можешь иметь детей, потому что ты должна посвятить свое время служению Делу. Это единственная причина, это единственная причина",
Я стояла перед Ним с опущенной головой и, после некоторого молчания, Он произнес: "Говори, ты выбираешь иметь ребенка? Ты можешь выбрать!"
Тогда я посмотрела на Него со всем своим сердцем, душой и обожанием и сказала: "Я выбираю то, что Бог выбирает, у меня нет другого выбора, кроме Его", И хотя эти слова были очень простыми - в них я отказалась от всякой надежды на материнство. Тогда Абдул-Баха быстро поднялся, подошел ко мне и, заключив меня в свои объятия, сказал с величайшей радостью и любовью: "Это самый лучший выбор, Воля Бога есть лучший выбор..." и, ходя взад и вперед по комнате, Он продолжал: "Я буду молиться за тебя, чтобы Бог послал тебе то, что будет лучшим для тебя. Будь уверена, что Бог пошлет тебе то, что лучше всего для тебя..." - и Он повторил это несколько раз.
Так закончилась эта незабываемая сцена, но я не могу достойно описать ее: глубокое значение таких моментов, атмосферу красоты и святости, которая наполнила маленькую комнату, смирение души в Присутствии Господа, тихие сумерки, смешавшиеся с лучезарной чистотой и покоем Царства Божьего.
Касательно Самого Обожаемого - что мы можем сказать? Такая любовь, такая удивительная любовь проявилась в Лике и Голосе, и Глазах, и Прикосновении! Любовь настолько нежная, чтобы понимать, и настолько сильная, чтобы спасать! Он желал для меня того же, что и для всех, высшее и лучшее - не своенравное смертное желание, ни даже естественное человеческое стремление, ни даже чистый цветок материнства, но склонение души перед Богом, единственное, с помощью чего она достигает вершины отрешения и святости и воспламеняется Огнем Вечной Любви.
Итак, я рассказала тебе, моя Агнес, об одной сцене во время этих божественных и совершенных дней в Царстве Бога, и скоро я надеюсь рассказать тебе все... Ибо такие дни живут вечно, далеко за пределами мира, и я хочу, чтобы ты и все дорогие мне люди разделили их священные плоды. А теперь, моя дорогая, я собираюсь посвятить тебя в тайну, которая есть продолжение того, что я уже рассказала тебе. Наш дорогой Господь благословил Свою служанку свыше всех ее надежд, и чистыми ливнями Своей Щедрости полил семя жизни и подарил жизнь ребенку. Через несколько месяцев родится ребенок, которого Он послал моему мужу и мне, и я прошу тебя о молитвах за нас двоих - и за маленького, и за меня - ведь я не сильна - и не молода! И в физическом смысле я прохожу через испытания - и этой зимой у меня был упадок сил, который чуть не стал роковым. Я не сказала еще друзьям, даже самым близким, но я хочу, чтобы ты знала, и я уверена, ты сохранишь мою тайну". 1
Мэй приняла близко к сердцу указания своего Господина. Она старалась воспитать свою драгоценную, Богом подаренную дочку согласно божественным учениям, так, как Он наставил ее. Она прилагала все усилия, чтобы быть уверенной, что ее маленькая Мэри вырастет "настоящим бахаи", чтобы она смогла на самом деле "обрести Святой Дух", как обещал Учитель.
Несколько лет назад Аматул-Баха показала мне маленький черный фотоальбом, который она нашла в выдвижном ящике стола возлюбленного Хранителя после его кончины. Он собрал свои любимые фотографии Мэри Максвелл в этом альбоме, начиная с ее детства до юношества. И среди них была фотография, на которой ей лет пять, которую он особенно любил. В маленькой записке, написанной Мэй Максвелл, мы находим согревающее сердце описание, очень похожее на эту фотографию. Она пишет:
"Мэри было как раз пять лет, когда была сделана эта фотография, на которой она возится в клумбе маргариток. В этой фотографии - почти вся Мэри. Если бы мы были более развитыми и могли бы видеть внутреннее также хорошо, как и внешнее, мы бы узнали о Мэри все, просто изучая эту фотографию. Вот она в своем мире - царстве Природы, которое она так любит - солнце, воздух, цветы, все, что растет, дорого и знакомо ей. Почти все, что есть в животное мира - от крошечных насекомых до царя животного царства - Мэри обожает, и король лев - самый любимый. Даже когда она была малышкой, еще только учившейся ходить, Природа была ее страстной любовью - так что даже за эти немногие годы своей жизни она уже узнала все о жучках, червячках, гусеницах, мухах, муравьях, пчелах, осах, шершнях, пауках, и т.д. - где они живут, как живут, что едят, через какие изменения проходят. Она знает все о жабах, лягушках, ящерицах, змеях, угрях, и я даже не знаю о каких еще маленьких созданиях. Все эти знания она приобрела из первоисточника, непосредственно наблюдая за ними: она ловила их, оставляла у себя на некоторое время и кормила, а затем заставляла людей читать ей книжки про них".
Рухийя Ханум обычно отзывалась о своем официальном образовании как "обрывочном", вспоминая, что ее школьные дни были редкими. Традиционные методики образования в то время были негибкими, авторитарными, ограниченными и диктаторскими, и маленькая Мэри могла пострадать от этих методик, ибо ее дух был свободным, а воля сильной. Забота ее матери обеспечить ее "свободой", по предписанию Абдул-Баха, отразилась в письме к Марион Холли (Хофман) 15 июля 1937, в котором Мэй Максвелл рассказывает о раннем образовании Мэри:
"... Ты, наверное, знаешь, что когда Рухийе была три или четыре года, я выписала первый набор (методика Монтессори) в Канаду вместе с учительницей Монтессори из Нью-Йорка, и организовала первую школу такого типа в Канаде (Монреале) в нашем собственном доме... Это действительно чудесно подействовало на нее и на других восьмерых детей, и Абдул-Баха, с которым я обсуждала работу Монтессори в 1912 г., сказал, что она - величайший современный психолог... Именно благодаря этому я начала интересоваться "Движением Прогресса и Образования", и практически стала его основателем и подписывалась на их журнал, издаваемом Стэнвудом Коббом".
После такого начала она также проучилась год в школе Монреаля, несколько месяцев в дневной школе Чеви Чейз в Мэриленде и еще год в высшей школе Уэстон Хай в Монреале. Между этими эпизодическими опытами обучения в школе она занималась дома с гувернантками и частными преподавателями, и это составило ее общее образование, а позже она стала студенткой Университета Макгилл, и, по ее словам, она неизменно приходила с опозданием на 9-ти часовые утренние занятия! Ее мать, которая страдала от нервных расстройств и бессонницы всю свою жизнь, не могла будить Мэри рано утром, т.к. у нее была теория, что никогда нельзя нарушать сон молодых людей! Рухийя Ханум обычно объясняла причину своего нешаблонного образования и воспитания плохим здоровьем своей матери и постоянным страхом потерять ее. Когда ее не было дома, Мэри начинала сильно беспокоиться, потому что ее мать была физически хрупкой и часто стояла на пороге смерти.
Все же, несмотря на эти несуразности в образовании, Рухийя Ханум стала начитанным и знающим человеком, имеющим огромный интерес к различным предметам. Ее жажда к приобретению знаний была ненасытной, и всю свою жизнь, практически до самого конца, она вырезала из ежедневных газет статьи, привлекающие ее внимание, потому что они отражали темы бахаи или были особенно интересны для нее. Будучи маленькой, она любила, чтобы ей читали ее любимые волшебные сказки, и с тех пор ей не нравилось оставлять историю незавершенной, когда приходило время спать. Она просто научилась читать сама, чтобы продолжить чтение до конца. Это, наверное, и развило привычку поздно читать. Она рассказывала: "Я была вскормлена на классических европейских сказках братьев Гримм и Ганса Христиана Андерсена". Книги про Страну Оз также были среди ее любимых. Эти прекрасные издания, некоторые из которых были украшены оригинальными иллюстрациями Артура Ракхама и Кэя Нейлсона, она хранила до самого конца своей жизни. Ее возлюбленный отец, от которого она унаследовала художественные способности, знание античности и любовь к хорошим книгам, увеличивал эту коллекцию, покупая, где бы он ни встречал их, особенно красивые издания ее любимых книг.
У нее было полноценное, свободное и счастливое детство. Ее единственным огорчением, о котором она говорила до поздних лет своей жизни, были расставания со своей возлюбленной матерью. Мэй Максвелл была преданным и самоотверженным слугой Дела, членом нескольких административных органов бахаи, а также одним из лучших учителей Веры. Она сильно страдала от сильных морозов в Монреале, и ее плохое здоровье часто задерживало ее вдали от дома на два и более месяцев. Она уезжала в Нью-Йорк или Уиллметт, чтобы посетить встречу, заболевала и не могла вернуться домой в течение нескольких недель. Физическая привязанность и духовное родство, что соединяли мать и дочь, были необычайными и сильными. Рухийя Ханум часто говорила: "Если бахаи верят в такие вещи, как "бракосочетание душ", то моя мама и я именно таковы". Эта связь, сознательно вскормленная самой Мэй Максвелл, красиво выражена в письме матери к дочери несколько лет спустя:
"... хотя я ради этого великого Дела, в котором мы соединены, часто была вынуждена оставлять тебя, потому что ты была маленькой, но сколько бы ты ни оставалась одна, ты никогда не страдала от одиночества, ведь я всегда была с тобой, переживала за тебя гораздо больше, чем ты можешь себе представить. И именно из-за огромной материнской любви во мне родилось ощущение духовного материнства".
Каким бы произвольным и независимым ни было ее официальное интеллектуальное образование, есть ясные указания на то, что ее духовное воспитание было пронизано строгой и неослабевающей дисциплиной. Это было воспитание, отличительным признаком которого была любовь, и характерной чертой которого было послушание Завету. Между Мэй Максвелл и Абдул-Баха было много переписки, где можно найти ссылки на маленькую девочку, из которых видно внимание и любовь Учителя к ребенку. В одном из немногих писем г-на У. С. Максвелла к Абдул-Баха, от 12 марта 1915 г., он говорит: "Маленькая Мэри - это радость для нас, и она часто думает о Вас. Она любит Вас глубокой и преданной любовью, и очень осознанно". Ее духовное воспитание действительно началось с самого раннего возраста.
Рухийю Ханум часто спрашивали, помнит ли она трехдневный визит Абдул-Баха в их дом осенью 1912 г. Она отвечала со свойственной ей честностью: "Мне было всего лишь два года. Я не думаю, что я помню об этом, но всю свою жизнь я слышала, как моя мама рассказывала в подробностях об этих драгоценных и благословенных днях, так что события отпечатались в моем подсознании, и кажутся моими собственными воспоминаниями". Одну очень особенную и интересную историю из этого визита Абдул-Баха Сам рассказывал Своим друзьям, и она была записана в мемуарах Мирзы Али Акбара Нахджавани. Абдул-Баха рассказывал:
Сегодня я отдыхал на шезлонге в своей спальне, и вдруг открылась дверь. Маленькая девочка подошла ко мне, попыталась открыть мои веки своим маленьким пальчиком и сказала: "Проснись, Абдул-Баха!" Я взял ее на руки и положил ее головку на свою грудь, и мы хорошо поспали вместе".
Когда Рухийя Ханум рассказывала эту историю позже, она говорила, что когда однажды ее мать пожаловалась Абдул-Баха на то, что она капризная, Учитель ответил: "Оставьте ее в покое. Милее ее не сыскать нигде".
Приближалось время Первой Мировой Войны, и Абдул-Баха, в преддверии "Последней Воли и Завещания", послал Скрижали Божественного Предначертания для бахаи Запада. Это было священным наследием для североамериканского континента, и бахаи отмечали это эпохальное событие с подобающей торжественностью. Девять маленьких девочек были выбраны из общины, чтобы под звуки торжественной музыки отвести в сторону занавес, покрывающий Послания, написанные рукой Абдул-Баха. Мэри Максвелл, наряженная в новенькое розовое платьице, и ее лучшая подруга детства, Елизабет Користайн из Монреаля, получили привилегию участвовать в этом захватывающем зрелище в отеле МакАлпин 29 апреля, 1919 г. в 10 часов утра, где они открыли первое и второе из этих Посланий для Канады. Это было незадолго до девятого дня рождения Мэри и конца Героической Эпохи Веры Бахауллы.
Кончина Абдул-Баха в ноябре 1921 года, потрясла общины бахаи и Востока, и Запада, но удар оказался почти что фатальным для Мэй Максвелл, которой сообщили эти новости по телефону внезапно и жестко, без предварительного вступления. Она была настолько разбита и ослаблена душой и телом, что могла бы остаться инвалидом навсегда, если бы г-н Максвелл не вмешался. Он убедил ее, что единственный для нее способ оставить свое инвалидное кресло - это поехать к Святилищам на Святой Земле и встретиться лично с возлюбленным Хранителем. И он подумал, что Мэри должна ехать с ней. Рухийя Ханум позже рассказывала: "Мой отец был занят работой в Chteau Frontenac, а моя мать была инвалидом. Никто больше не мог поехать с ней, кроме меня и ирландской католической служанки. А мне было двенадцать лет".
Через 17 месяцев, 29 апреля 1923, после вознесения Учителя и за четыре месяца до своего тринадцатилетия, они отправились из Нью-Йорка на Святую Землю. Это было первое паломничество Мэри, и оно оставило неизгладимое впечатление и множество воспоминаний в ее уме и сердце. В последующие годы она вспоминала, в частном письме, как она была тронута "духом служения", что она нашла в Хайфе:
"...Королева и нищенка были бы встречены здесь с одной и той же любовью и нежностью. В действительности, это было божественным стандартом и поддержало меня, маленькую девочку 12-ти лет".
Это был первый раз, когда она встретила возлюбленного Хранителя, и она часто описывала эту встречу, вспоминая ее с наслаждением. Она разместилась со своей матерью в Старом Западном Доме Паломников в конце Персидской улицы, и Мэй Максвелл, которая уже около года не могла ходить, оставалась в постели. Так как ее ночи часто были бессонными, а нервы слабыми, Мэри научилась с ранних лет защищать ее от вторжений и бдительно охраняла ее покой. Она рассказывала, что она была в коридоре Дома Паломников, как вдруг дверь открылась, и вошел молодой человек с быстрыми, проворными движениями и спросил, может ли он видеть миссис Максвелл. Мэри была высокой девочкой для своего возраста, выросшей и полностью развитой физически. Она рассказывала, что она взяла себя в руки, выпрямилась в свой полный рост, и прямо глядя ему в глаза, спросила с достоинством и апломбом, кто же это хочет видеть миссис Максвелл. Молодой джентльмен кротко ответил: "Я Шоги Эффенди". После чего Мэри убежала в комнату матери подавленной и в растерянности. Спрятав голову, по ее словам, "как щенок", под подушку матери, она только и смогла на ее вопрос, в чем дело, указать на дверь и произнести задыхаясь: "Он...он - там!" И когда Мэй Максвелл узнала, кто был за дверью, она сказала: "Возьми себя в руки, Мэри, пойди и пригласи его войти".
Примечания1) К сожалению, оригинальный текст письма Мэй Максвелл к Агнес Александер не был найден, но предполагается, что текст данного письма в большой степени правдоподобен, так как он согласуется в своих основных моментах с дневниковыми записями, найденными среди бумаг Мирзы Али Акбара Нахджавани.
ПАМЯТИ ДЕСНИЦЫ ДЕЛА БОЖЬЕГО АМАТУЛ-БАХА РУХИЙИ ХАНУМ
Виолетта НахджаваниОни (Мэй и Мэри Максвелл) не были в Монреале почти год. Перед тем, как Шоги Эффенди отправился в Европу - ибо он чувствовал себя изнуренным бременем своих обязанностей и ему необходимо было восстановить силы - он посоветовал миссис Максвелл провести время в Египте, и, пока Шоги Эффенди не было на Ближнем Востоке, она остановилась в Порт-Саиде с дочерью и служанкой. Вернувшись, Хранитель вызвал их в Хайфу на еще один продолжительный срок, так что у них было два паломничества за один год. Мэй вернулась в Штаты в 1924 г. как раз вовремя, чтобы посетить Национальный Съезд Бахаи. Наполненная радостью и восстановившая свое здоровье, она удвоила свои усилия в работе по обучению и стала просвещать друзей в Администрации Бахаи, которую она тщательно изучила под руководством Шоги Эффенди за время паломничества.
Два года спустя Мэри присоединилась к Джулиет Томпсон и Дэйзи Смайз в поездке на Святую Землю. Они были двумя ближайшими подругами ее матери; Учитель назвал Джулиет Томпсон Своим "апостолом". В этом паломничестве Мэри часто говорила о своей глубокой печали оттого, что она расстаётся с Величайшим Святым Листом, чье высокое положение она принимала и уважала, несмотря на свою молодость, и которую она сильно любила, несмотря на разницу в возрасте. Во время первого паломничества Величайший Святой Лист попросила ее исполнить египетский танец "шимми", который она выучила летом в Порт-Саиде. Бахийя Ханум смеялась до слез, когда юная Мэри, одетая в национальный костюм, с повязкой "кол" вокруг глаз и барабаном под рукой, танцевала перед ней в доме Учителя. Теперь, во время второго паломничества, это была более зрелая Мэри, с грустью понимающая, что это последний раз, когда она видит Бахийю Ханум, величайшую женщину и героиню Откровения Бахауллы, которую она описывала как олицетворение смирения и доброты.
Вернувшись в Канаду, Мэри энергично включилась на все виды молодежной и общинной деятельности, как административной, так и прочей - все они были для нее одинаково важны, равно как и в учебу, которую она продолжила к таким же энтузиазмом. Незадолго до того, как ей исполнилось 18, она стала членом исполнительного Комитета Канадской Молодежи за Мир и Дружбу, а несколько месяцев спустя ее мать писала: "У Мэри все хорошо и она замечательно учится, и, кроме того, состоит в Обществе Дружбы, которое постоянно расширяется и чье влияние становится существенной силой в укреплении дружбы между расами в городе". С тех пор Мэри постоянно была вовлечена в деятельность комитетов и прилагала усилия по продвижению межрасовых дружеских отношений. Как и ожидалось, вскоре после того, как ей исполнился 21 год, она была избрана в Местное Духовное Собрание Монреаля, а также в Комитет по Обучению.
Ее обучение ораторскому искусству и публичным выступлениям также началось рано. Рухийя Ханум упоминала об одном случае, который произошел после ее возвращения из второго паломничества, когда ей было почти что 16 лет. На встрече Бахаи в Грин Эйкр, один из известных старых бахаи неожиданно остановился во время своего выступления и, повернувшись к юной Мэри, попросил ее выйти на трибуну и рассказать друзьям о своих впечатлениях о Святой Земле. Она рассказывала, что была шокирована и пыталась убежать за дверь, но ее поймали до того, как она успела проскочить. Выступающий напомнил ей, что так как ей досталась великая привилегия посетить Святые Гробницы и слышать возлюбленного Хранителя, она обязана поделиться этими благословениями с другими.
От непринужденных речей, подобно этой, Мэри перешла к более официальным, которые требовали сознательной подготовки как мысли, так и духа. Перед своим 19-м днем рождения она так выступила на Национальном Съезде Бахаи, что затронула сердца и умы многих людей. В письме к Мэй Максвелл после этого события Элизабет Херлиц пишет: "Прости, что я не слышала, как твоя дочь выступала субботним вечером во время Съезда. Мне сказали, что я пропустила один из выдающихся номеров всей программы бахаи".
Также все чаще и чаще она начала сопровождать свою мать в поездках по обучению, во время которых она могла не только наблюдать, как ее мать произносит речи, но также учиться самой читать лекции в духе бахаи. Мэй пишет: "Мэри и я были в трехнедельной поездке по обучению после Съезда... Я была погружена в обучение вместе с Мэри, там мы осуществили нашу первую совместную работу с замечательными результатами..." Вскоре, после этой поездки Мэри получила первое письмо от возлюбленного Хранителя, датированное 29 мая и написанное его собственной рукой:
"Мой дорогой сотрудник!Я был очень рад узнать о Вашей растущей деятельности ради Дела, и я буду молиться от Вашего имени из глубины своего сердца в святых Гробницах, чтобы Возлюбленный мог милостиво вести Вас и помог Вам оказать неоценимую услугу Его Делу в грядущие дни.
Ваш верный брат,Одним из самых замечательных событий ее жизни в возрасте 20 лет была лекция, которую она дала в Нью-Йорке в Доме Встречи Друзей. Тема "Мистика в религии Бахаи" была пугающей, и все другие выступающие на этом Конгрессе были опытными лекторами и знаменитыми ораторами. Одного из них, Сеййида Хусейна, описывали как "несравненного лектора на темы Востока, мира во всем мире и международных отношений", - он был редактором журнала "Новый Восток". Несколько известных университетских профессоров, священнослужителей и каноников из различных церквей также выступали с речами на Конгрессе, а в конце программы стояла речь, которую должен быть произнести один самонадеянный враг Веры Бахаи, Ахмад Сохраб. После лекции Мэри зал аплодировал ей стоя, и в этот самый день она получила следующую телеграмму: "СЕРДЕЧНЫЕ ПОЗДРАВЛЕНИЯ ПО ПОВОДУ ВАШЕЙ КРАСИВОЙ ДОБРОСОВЕСТНОЙ И ТАЛАНТЛИВОЙ ПРЕЗЕНТАЦИИ ВЕЛИКОЙ И ТРУДНОЙ ТЕМЫ Я СЧАСТЛИВ И ГОРЖУСЬ ВАМИ СЕЙЙИД ХУСЕЙН".
Также рано Мэри начала писать. Она писала книги, пьесы и стихи, и ее высшей надеждой было стать писателем. Она приступила к своим литературным опытам, работая над статьями с такими заголовками как "Есть ли сегодня место эмоциям?". Она развивала свои разнообразные умения, которые помогли бы ей стать совершенным инструментом служения в руках ее возлюбленного Хранителя, следившим за ее прогрессом с особым интересом.
Когда экземпляр перевода "Предвестников Рассвета" Набиля, сделанный возлюбленным Хранителем, достиг Максвеллов, они написали письмо благодарности Шоги Эффенди, и в ответ он поощрил Мэри изучить эту книгу и прочитать лекции по ней. Статья, которую она написала под названием "Новый расцвет исторического романа в книге Набиля", позже включенная Шоги Эффенди в сборник "Мир Бахаи", том 5 (1932-34), была, несомненно, результатом непосредственного вдохновения Хранителя и пылкого, юного энтузиазма, который наполнил ее незабываемые лекции по Героическому Периоду Веры. Впервые они были прочитаны в Монреале, затем в Грин Эйкре, продолжились в Лухелене и, наконец, в Эсслингене, в Германии.
Письмо Шоги Эффенди к Мэй Максвелл, написанное в это время, показывает, как внимательно он следил за развитием и духовным образованием этой замечательной молодой женщины. Было похоже, что он как будто бы сам занимался ее духовным образованием, руководил ее выбором и осторожно направлял ее внимание, чтобы она не расточала свой духовный потенциал:
"Я чувствую, что ей следует, продолжая свое обучение, направить свою энергию на интенсивное изучение и энергичное служение Делу, замечательным и всюду почитаемым представителем которого - на что я надеюсь и в чём убежден - она станет. Я уверен, что не почувствовав разочарования или обиды по поводу моего предложения, она удвоит свою деятельность и усилия, чтобы постепенно достичь высокого уровня, предназначенного для нее возлюбленным Учителем. Ваши планы взять ее в путешествие по Канаде ради служения Делу замечательны и очень своевременны. Заверьте, пожалуйста, ее и ее дорогого отца в моих наилучших пожеланиях и молитвах за их счастье, благополучие и успех.
Ваш верный и любящий брат,В мае 1933 г. Мэри провела несколько недель в Вашингтоне, округ Колумбия, сначала со своей матерью, а потом одна, обучая Вере и сосредоточив усилия на поиске путей сближения двух противостоящих друг другу рас, потому что вопрос расового единства был близок ее сердцу, а права и ответственности обеих рас были предметом, который сильно волновал ее всю жизнь. 20 ноября того года она выступала в "Церкви для "цветных"" в Монреале. Фрэд Скопфлауэр писал Мэй об этом событии:
"Она очаровала всех! Эта девушка выглядела просто восхитительно, как истинная дочь своей матери! В чистой белой блузке она вышла, как серебряная Луна в темной, темной ночи, и ее маленькая зеленая шляпка, символизирующая своим цветом надежду, веру и уверенность. Я действительно гордился девочкой, моей дорогой маленькой Мэри, а ты знаешь, Мэй, ведь я не часто прихожу в восторг - за этим стоит истинное убеждение...
В общем, это была замечательная история. Мистер Ист был на высоте... и с кафедры практически объявил себя и свою паству бахаи".
Отец Ист, пастор этой Церкви, остался другом Рухийи Ханум на всю жизнь, несмотря на тот факт, что он никогда на самом деле не стал бахаи. В 1970 г., во время моего первого визита в Америку, я встретила его в Монреале, когда он уже был пожилым и на пенсии. Но, несмотря на свою слабость, он специально пришел в дом Максвеллов, который теперь стал Святилищем, чтобы повидать Рухийю Ханум, и было ясно, что глубокая любовь и дружба существовали между ними с той самой встречи в 1933 г.
Помимо своих горячих усилий в продвижении принципов бахаи в местных общинах, Мэри, когда ей было чуть больше двадцати, присутствовала на официальных церемониях, которые устраивал ее отец в доме в Монреале. Она встречалась с генерал-губернатором Канады на таких событиях, как 54-я Выставка Королевской Академии Канады. Это было то самое равновесие между высоким и земным, между ее обязанностями в общине бахаи в частности и в обществе в целом, что так хорошо послужило ей в последующие годы. У нее всегда была способность общаться и с чиновниками, и простыми людьми с одинаковой легкостью; она поддерживала местную работу по обучению и социальные проекты на международном уровне с равным энтузиазмом всю свою жизнь.
Рухийя Ханум обычно говорила, что, будучи молодой, она очень хотела выучить испанский язык и даже планировала поехать в Испанию для этого. Однако, когда нависла угроза гражданской войны в 1935 г., ее убедили вместо этого поехать в Германию с двоюродным братом и сестрой, Джин и Рандольфом Болс. Ее тетя-немка присоединилась к ним, и 10 июля они отплыли в Европу. В августе того же года к ним приехала и Мэй, и в течение последующих двух лет, пока Мэй проводила почти все свое время, обучая Вере и помогая друзьям во Франции и Бельгии, Мэри делала то же самое в Германии.
Она настолько была очарована Германией, что спрашивала тогда Шоги Эффенди, может ли она остаться в этой стране вместо того, чтобы вернуться и путешествовать со своей матерью. Мэй пишет, что Мэри была "очень вдохновлена и хотела сосредоточить свои усилия там, где пребывало ее сердце!" Она находилась, по словам матери, "среди людей, которые, казалось, были так родственны ей, что, - кажется, я писала тебе об этом, - вся ее натура подверглась радикальной перемене под этим новым и глубоким влиянием". Старый друг из Монреаля С.Х.Абрамсон, бывший в Европе, пишет Мэй, что "Мэри влюбилась в Германию и стала почти что 100-процентной немкой". Она столь хорошо выучила язык и говорила с таким совершенным акцентом, чтобы многие думали, что она немка. Она рассказывала, что когда она путешествовала по северной Германии, люди спрашивали ее, не с юга ли она, а когда она была на юге, все думали, что она с севера!
Прожив в Германии несколько лет в самый критический период двадцатого века, сконцентрировав свое внимание исключительно на Вере, полностью сосредоточив свои усилия на развитии ее институтов, и проведя свое время, в основном, среди бахаи, которым позже было предназначено так жестоко страдать от режима Гитлера, несомненно, свидетельствует о ее поистине железной стойкости. Высокая и красивая, с короной светло-каштановых волос и одетая в "Дирндл" (платье с узким лифом, короткими рукавами, низкой горловиной и широкой юбкой - пер.), она прошла сквозь огонь невредимой, когда стучали шаги новобранцев и знамена затемняли свет вокруг нее. Каким сильным было ее послушание Хранителю во время этого периода, и как сильно, должно быть, защищало ее это послушание в это полное страха время! Ведь она получала вдохновение и руководство на каждом шагу своего пути. И потом, обе - и она и ее мать - получили теплые приглашения приехать на Святую Землю в конце их затянувшегося пребывания в Европе. Секретарь Шоги Эффенди пишет Мэй Максвелл 21 января 1935 г.:
"Хранитель был очень сильно вдохновлен и обрадован, узнав о прогрессе и успехе деятельности Вашей дорогой дочери на ниве обучения. Он хочет, чтобы Вы поздравили ее как можно сердечнее с успехом, которого она достигла в Мюнихе. Он надеется, что ее "первый немецкий потомок", мистер Альфонс Гайзел, после такого знакомства станет наиболее активным и ведущим слугой Дела в Германии".
В примечании, написанном ниже его собственной рукой, Хранитель пишет:
"Дорогой сотрудник,Хочу лично заверить Вас в самом сердечном приеме. Ваше выдающееся служение, такое верное, исполненное так мужественно и преданно на Европейском и Американском континентах, дает Вам полное право посетить Святую Землю и найти свежее вдохновение в Источнике Его Неисчерпаемой милости. Я глубоко благодарен за Ваши с матерью достижения и за дух, который оживляет вас в Его служении. Возлюбленный очень доволен многочисленными знаками вашей исключительной преданности Его Делу и непоколебимости на тропе служения.
С любовью,Неделей позже секретарь Хранителя написал письмо самой Мэри Максвелл от имени Шоги Эффенди. Его руководство было подобно яркой путеводной звезде, сияющей перед ней в темнеющей Европе, в которой все больше и больше умирал дух:
"Хранитель очень рад узнать, что Вы столь сильно стремитесь посетить Священные Гробницы после стольких лет. Он пожелал, поэтому, чтобы я поторопился и организовал Вам самый сердечный прием. Ваша дорогая мать, которая, как мы только что узнали, находится в Париже, также изъявила желание посетить Хайфу, и Хранитель сердечно приглашает ее тоже.
Перед вашим прибытием в Хайфу Шоги Эффенди советует Вам посетить центры в Германии и, если возможно, продлить Вашу поездку, посетив Австрию и Балканы, где теперь есть цепочка активных и процветающих общин, которая связывает Западную и Восточную часть Европы. Он бы даже предложил Вам следовать этому маршруту по пути в Хайфу, ибо это будет очень интересно для Вас, и Вы окажете неоценимую поддержку друзьям в этих новых и несколько отдаленных центрах".
Шоги Эфенди прибавил в постскриптуме:Хочу заверить Вас лично в сердечном приглашении посетить Святую Землю и преклонить голову у священного Порога после того, как Вы оказали неоценимое служение Вере и в Америке и в Европе. За тех, за кого Вы просили меня помолиться в Ваших письмах, я буду молить о благословениях Бахауллу. Оставайтесь уверенной. Ваш преданный брат,
Шоги".Мэри Максвелл исполнила указания возлюбленного Хранителя. Она посетила каждую общину Германии, с севера до юга и с востока до запада, встретилась с каждым изолированным верующим, группой или Собранием. К тому времени, как она завершила это задание, прошел год, и грохот войны уже доносился до них. Теперь было невозможно путешествовать через Балканы или Австрию, и она вместе со своей матерью, по совету Шоги Эффенди, приехала прямо в Святую Землю. Это был поворотный пункт.
Когда мать и дочь зарегистрировали свои имена в книге Паломников в Хайфе 12 января 1937 г., в жизни Мэри Максвелл началась другая глава. Ее обучение и духовное образование было закончено. Она прошла испытания и сохранила преданность. Как сказал Шоги Эффенди Мэй Максвелл во время этого паломничества, у ее дочери сейчас есть духовная основа, на которой ее можно было бы "развивать и обучать". Согласно заметкам Мэй, он сказал:
"Она обладает ясным представлением и правильным суждением, и она очень справедлива. Ее оценки и позиции верны и логичны, как я говорил об ее отношении к германскому правительству. Вы должны быть очень счастливы и уверены. Помните, все, что я написал вам и Мэри и о ее будущем - все исполнится и будет достигнуто. У нее впереди много лет. Вы и ее отец будете очень счастливы, очень горды за нее".
ПАМЯТИ ДЕСНИЦЫ ДЕЛА БОЖЬЕГО АМАТУЛ-БАХА РУХИЙИ ХАНУМ
Виолетта НахджаваниПаломничество в то время было уникальным опытом для каждого. Сидеть за одним столом со "Знаком Бога на земле", иметь возможность задавать ему вопросы и получать его ответы: эти щедроты, действительно, находились за пределами осознания. Для Мэй и Мэри Максвелл паломничество, наверное, оказалось неожиданной привилегией, отблеском милости Бога после двух лет в Европе, омраченных войнами и слухами о войне. Их заметки о паломничестве были широко распространены в свое время. Рухийя Ханум говорила, что Шоги Эффенди позволял делать эти записи в его присутствии, а затем редактировал их следующим вечером, ведь мать и дочь, чтобы не сделать никаких ошибок, просматривали свои тетради каждый вечер, задавая все новые вопросы Шоги Эффенди, если у них были сомнения. Заметки паломников Максвеллов довольно-таки объемные; один второй том содержит 37 страниц и примечание Рухийи Ханум: "Классифицирование под заголовками было сделано мной, чтобы свести вместе темы, к которым часто обращаются одновременно. Р.Р.".
Однажды, в конце их паломничества, мать Хранителя попросила Мэй Максвелл поговорить с ней и рассказала о предложении Шоги Эффенди жениться на ее дочери. Мэри ничего не знала об этом еще несколько недель. Предаваясь воспоминаниям о тех днях, Рухийя Ханум говорила, с огоньком в глазах, что возлюбленный Хранитель брал ее за руку и учил персидской каллиграфии после ужина в течение тех незабываемых вечеров. Он давал ей набор тростниковых перьевых ручек, чернила и специальную шелковистую бумагу, и обучал ее искусству написания персидского алфавита. Он также давал ей набор карточек для копирования, на которых великий каллиграф, Мишкин-Калам, написал "Сокровенные Слова" Бахауллы в трех разных стилях. В наши первые годы пребывания в Хайфе она показала мне и моему мужу свои тетради, в которых Шоги Эффенди писал в строчку своим изящным почерком, чтобы она копировала это в другой строчке. Она рассказывала нам: "Я никогда не могла точно скопировать его изысканный почерк, и мое предложение было всегда, по крайней мере, вдвое длиннее его". И затем она добавила с очаровательной улыбкой: "Я думаю, что Шоги Эфенди нужен был предлог, чтобы оставаться со мной подольше и лучше узнать меня!"
Это было то время года, когда деревья мимозы были в полном цвету, и Рухийя Ханум часто, смотря на их золотые потоки ранней весной, вспоминала и рассказывала о дне, когда младшая сестра Хранителя подошла к ней и сказала: "Шоги Эффенди хочет видеть вас в своей комнате". Она не имела ни малейшего представления о том, что ожидало ее, но по пути из Дома Паломников она сломала маленькую веточку цветка мимозы и принесла ее комнату Шоги Эффенди и предложила своему возлюбленному. Это был тот день, когда он рассказал ей о своем желании жениться на ней. Рухийя Ханум говорила: "Я была наедине с Шоги Эффенди только 15 минут до нашей свадьбы".
Свадьба произошла 24 марта 1937 г. в Хайфе. Именно по этому случаю возлюбленный Хранитель дал ей имя Рухийя Ханум. Мэй Максвелл в письме к своей дорогой подруге Леоноре Холсапл (Армстронг) от 28 сентября позволяет нам бегло взглянуть на это уникальное событие.
"Как и можно было предполагать, свадьба Хранителя была очень простой, лишенной всяких земных уловок, но совершенной в своей красоте и простоте. Спустя несколько недель Рухийя Ханум и я прибыли в Хайфу, и Хранитель с величайшей мягкостью начал обучать ее персидскому, уделяя особое внимание ее общему обучению и образованию... Позже, в беседах с его дорогой матерью, говорившей со мной конфиденциально по его просьбе (в истинной восточной манере!) меня постепенно осведомили, но в то время моя дочь ничего не знала, до того самого дня, через одну-две недели, когда младшая сестра Хранителя привела ее к нему. Что бы ни случилось в то время между ними, известно только Богу, но Он дал ей сил и поддержал ее в том, что, возможно, было самым ошеломляющим потрясением ее жизни, при ее глубоком благоговении, граничащем с преклонением перед Хранителем, как Знаком Бога на этой земле. Это было слишком много для простого человеческого существа. 24 марта Хранитель посадил Рухийю Ханум в свою машину, и они уехали к гробнице Бахауллы, и там, внутри Святилища, он пропел две молитвы и рассказал ей, что есть сущность брака. Они были одни. Когда они вернулись, мать Хранителя отвела их одних в комнату Величайшего Святого Листа, и там ее охватила мысль, что она имеет такую великую привилегию - надеть кольцо на палец жены Хранителя, ведь это всегда было дражайшим желанием Величайшего Святого Листа. Потом все семьи поздравили и обняли их, были подписаны свадебные свидетельства, и позже Шоги Эффенди и его маленькая западная жена пришли в Дом Паломников, и теперь была наша очередь обнять их и почувствовать все, что возможно было почувствовать в такой ошеломляющий момент. Нет никакого сомнения, что для нас все происходило, как во сне, а не на наяву. Хранитель относится к Рухийе Ханум с любовью и добротой, пониманием и симпатией, и благодаря этому она неуклонно развивается и, хотя испытания тяжелее всех наших представлений, Леонора, все же, благодаря божественной защите она неизменно достигает того положения, что было уготовано ей Богом".
Когда Рухийя Ханум иногда рассказывала о своей свадьбе, она говорила, что кольцо, которое было простым кольцом бахаи в форме сердца, Шоги Эфенди дал ей в тот день, когда сделал предложение. Потом Он попросил ее носить его на шее, на цепочке, и в день свадьбы, в Святилище Бахауллы, он взял его у нее и сам одел ей на палец. Это было кольцо, подаренное Шоги Эффенди Величайшим Святым Листом, и позже Рухийя Ханум сделала точно такое же для Возлюбленного Хранителя. Они оба были похоронены со своими кольцами на руках. После того, как они в комнате Величайшего Святого Листа прочитали клятву для вступающих в брак, мать Шоги Эффенди по старой персидской традиции "dast be dast" вложила руку Рухийи Ханум в руку своего сына. Свидетелями были отец и мать Хранителя.
Рухийя Ханум часто отмечала, что тот вечер, когда ее родители сидели с ними за ужином, не отличался от других вечеров. Только после ужина Шоги Эффенди поднялся, чтобы покинуть всех, и, как она рассказывала: "Я последовала за ним через дорогу в Дом Абдул-Баха вверх по лестнице в его комнаты". Ее вещи уже были принесены днем раньше Фуджитой, японским бахаи, служащим Шоги Эффенди.
Новости об этой благословенной свадьбе взволновали весь мир бахаи, как на Востоке, так и на Западе. Телеграммы, составленные возлюбленным Хранителем и подписанные его матерью, были посланы в Национальное Духовное Собрания Ирана и Национальные Духовные Собрания США и Канады. Телеграмма от 27 марта, 1937 г. на Запад была следующей:
"ОБЪЯВЛЯЕМ СОБРАНИЯМ ПРАЗДНОВАНИИ СВАДЬБЫ ВОЗЛЮБЛЕННОГО ХРАНИТЕЛЯ ТЧК НЕОЦЕНИМАЯ ЧЕСТЬ ДАРОВАНА СЛУЖАНКЕ БАХАУЛЛЫ РУХИЙЕ ХАНУМ МИСС МЭРИ МАКСВЕЛЛ ТЧК СОЮЗ ВОСТОКА И ЗАПАДА ПРОВОЗГЛАШЕННЫЙ БАХАУЛЛОЙ СКРЕПЛЕН. (подписано) ЗИАЙЯ, МАТЬ ХРАНИТЕЛЯ"
Позже, отвечая на поздравительные сообщения Национальному Собранию Канады, Шоги Эффенди телеграфировал:
"ГЛУБОКО ТРОНУТ ВАШИМ ПОСЛАНИЕМ. ИНСТИТУТ ХРАНИТЕЛЬСТВА ЯВЛЯЕТСЯ КРАЕУГОЛЬНЫМ КАМНЕМ АДМИНИСТРАТИВНОГО ПОРЯДКА ДЕЛА БАХАУЛЛЫ И БУДУЧИ ВОЗВЫШЕННЫМ БЛАГОДАРЯ РОДСТВУ С ДВУМЯ ЛИЧНОСТЯМИ ОСНОВАТЕЛЕЙ ВЕРЫ БАХАИ ТЕПЕРЬ ДАЛЬШЕ УКРЕПИЛСЯ, БЛАГОДАРЯ НЕПОСРЕДСТВЕННОЙ СВЯЗИ С ЗАПАДОМ И ОСОБЕННО С АМЕРИКАНСКИМИ ВЕРУЮЩИМИ, ЧЬЕ ДУХОВНОЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ - ОСНОВАТЬ МИРОВОЙ ПОРЯДОК БАХАУЛЛЫ. С МОЕЙ СТОРОНЫ ХОЧУ ПОЗДРАВИТЬ ОБЩИНУ АМЕРИКАНСКИХ ВЕРУЮЩИХ С ПОЯВЛЕНИЕМ ЗВЕНА, ЖИЗНЕННО СВЯЗУЮЩЕГО ИХ С ТАКИМ ВЕСОМЫМ ОРГАНОМ ИХ ВЕРЫ".
Даже монреальская газета "The Gazette" объявила об их свадьбе:
"В Хайфе, Палестина, в субботу было объявлено о бракосочетании мисс Мэри Максвелл, единственной дочери мистера и миссис Уильям Сазерленд Максвелл, с Шоги Эффенди Раббани, Хранителем Веры Бахаи. Мистер и миссис Максвелл присутствовали на церемонии. Жених и невеста будут жить в Хайфе, которая является центром их веры. Жених приходится внуком сэру Абдул-Баха Аббасу и правнуком Бахаулле, основателю движения, провозгласившему его принципы".
Я сама помню, когда я была ещё маленькой девочкой в Тегеране, как все радовались, какими щедрыми были банкеты, которые прошли по всей общине бахаи в ознаменование этого чудесного события. Это было похоже на сказку, ставшей явью!
Но реальность для самой Рухийи Ханум стала совершенно иной; то время адаптации, что началось, было временем обучения, и оно не могло быть легким. Какими бы благоприятными ни были окружающие обстоятельства, они вряд ли вели к спокойствию духа. Быть так далеко от своих любимых родителей, распрощаться со своей привычной жизнью в Монреале, погрузиться в восточный быт вместе со всей своей новой родней под одной крышей, наверняка было непросто для этой молодой женщины, воспитанной в духе свободы, необычной в то время даже для Запада. Несмотря на свою природную живость характера и оптимистичную натуру, она, во время этих ранних лет, должно быть, страшно скучала и стремилась к родителям. В письме к ним она пишет:
"Ваша любовь и чувство вашей силы и мужества поддерживают меня так, как вы не можете себе представить... Я научилась быть счастливой одним моментом - плыть по волнам. Если погода спокойная, я оглядываюсь и наслаждаюсь всем вокруг. Когда же накатывает волна, я прохожу через нее, собравшись с силами, и выхожу с другой стороны!"
Особенно было трудно в самом начале, когда она не знала персидского языка, и хотя все члены семьи Абдул-Баха говорили на английском языке, но между собой они разговаривали на персидском. Когда слышались комментарии и все шутили, а она не понимала, то совершенно естественно, что она чувствовала себя выпавшей из круга. Если бы не ее возлюбленный, Рухийя Ханум была бы одинока.
Но более серьезные испытания, чем просто одиночество, и куда более великие переживания, чем культурная изоляция, поджидали эту молодую, наивную новобрачную с открытым сердцем. Она вошла в этот дом с чувством глубокой любви, почти что благоговения ко всем, кто был родственником Шоги Эффенди. Какой удар обрушился на нее вскоре после свадьбы с Хранителем, когда сначала она почувствовала ветры злой воли, дующие от членов семейства на Шоги Эффенди, увидела признаки раздора, вынашиваемые в сердце его семьи по отношению к Средоточию Завета. Она говорила об этих днях с глубокой печалью и болью. Много раз мы слышали, как она рассказывала: "Когда я видела, как эти дубы падают один за другим, я плакала и молилась за свою собственную душу, всего лишь былинку". Ибо один за другим, в эти ранние дни ее замужества, семья изменила верности; ветви как Афнан, так и Агсан отломились от могучего древа Завета. Они все ушли, друг за другом, пока она не осталась одна в доме рядом со своим возлюбленным. "Шоги Эффенди держал меня прочно в своих крепких руках", - говорила она.
Она стала его щитом и единственной поддержкой в те темные дни духовных потрясений в семье Абдул-Баха. Было время, когда Шоги Эффенди не мог доверить ни одному члену своей семьи остаться наедине с персидскими паломниками, ибо боялся негативного воздействия их ядовитых намеков и умозаключений. Он просил Рухийю Ханум идти вниз и сидеть с ними. Она рассказывала нам, что однажды была больна желтухой, у нее была температура, и она сама была желтой как канарейка, но, несмотря на это, Шоги Эффенди послал ее вниз посидеть с персидскими женщинами-паломниками. Она не могла вернуться наверх в постель, пока не ушла последняя из них. Хранитель также был неумолим насчет строгого посещения всех празднований Святых Дней, и говорил Рухийе Ханум, что если она чувствует недомогание, то участие в праздниках в честь Центральных Фигур Веры принесет ей излечение. Однажды в это беспокойное время Шоги Эффенди внезапно остановил ее и, указав на ее руку, сказал: "Твоя судьба написана на твоей ладони". Это было большим шоком для нее и заставило понять, что она не защищена от собственных испытаний веры. "Когда Шоги Эффенди женился на мне, - рассказывала она, - я чувствовала себя в безопасности, и я самодовольно думала, что мне не о чем больше беспокоиться, моя судьба была в его руке. Но теперь, когда он сказал, что наоборот, она была в моей руке...". Она всегда смешила нас, заканчивая эту очень серьезную историю.
Ее твердость в Завете, проявление ее глубокой веры, было величайшей защитой в ранние дни их брака. Это была броня, которая защищала ее дух в течение всей ее долгой жизни. После замужества Рухийи Ханум, Мэй Максвелл написала несколько писем своей юной подруге Марион Холли (Хофман), цитируя слова своей дочери:
"...она говорит: "Я уверена, что величайшим подарком для верующего является вера; большим чем ум, большим, чем характер, ибо с помощью веры мы тонем или плывем, живем или умираем, и это почти что единственная причина нашего последнего достижения и вечной жизни..." и "...она добавляет, что поняла, как ошибочны были ее умозаключения, теперь она опирается во всем на Веру. Вера - это основная идея ее жизни, утешение и поддержка ее существования, основа ее новорожденного характера".
Возможно, что стихотворение "Это есть Вера", которое излилось из ее сердца несколько лет спустя, 4 апреля 1954, отражает глубину ее понимания данной темы:
ЭТО И ЕСТЬ ВЕРАРухийя Ханум впоследствии часто говорила о том, что она была избрана стать женой Шоги Эффенди потому, что была дочерью Мэй Максвелл. Как она настойчиво повторяла, Хранитель сам говорил ей об этом много раз. В самом деле, его собственные слова подчеркивают это и говорят о причинах ее неколебимой Веры.
"Она пропитана духом Бахаи, - говорил он, обращаясь к Мэй Максвелл, - который не смешан ни с чем, что чуждо Делу... И это благодаря вашему влиянию - вы не осознаете, до какой степени Мэри отражает ваш дух. Она полностью преданна Вере - абсолютно привязана к Ней".
Через год после свадьбы Рухийя Ханум писала матери: "Если кто-нибудь спросит меня, каков лейтмотив моей жизни, я скажу: Шоги Эффенди". Из этого видно, что она отдала всю себя, сердце и душу, своей судьбе, и задача ее требовала суровой дисциплины. Хотя вера, на которой все основывалось, и была привита ей с самого рождения, и любовь, которой все вдохновлялось, развивалась в ней с детства, ее стремление к образованию, на первый взгляд, не давало оснований считать, что она подготовлена к такой судьбе. Но под строгой опекой Шоги Эффенди она добросовестно взялась за образование. С какой гордостью, возможно, читала Мэй Максвелл постскриптум, написанный собственноручно Шоги Эффенди в письме от 25 февраля 1939 г.:
"У Мэри все хорошо, она сейчас очень занята изучением Библии, в чем я вижу необходимое основание для будущей работы".
Рухийя Ханум рассказывала смешную историю, связанную с ее изучением Библии. Как-то раз в беседе с Шоги Эффенди она сказала: "Я никогда не читала Библии", на что он ответил с удивлением: "Самое время сделать это!" - так он дал ей строгое поручение изучать Библию. И заканчивала она эту историю словами: "Я не только усердно изучила Библию, но также купила экземпляр Корана, и прочла его от корки до корки, пока Шоги Эффенди не узнал, что я и его не читала!". В действительности, не только Шоги Эффенди был ее лейтмотивом жизни, но также и образование. Хотя по характеру она была "сам себе воспитатель", и предпочитала обучать себя самостоятельно, нежели получать указания от других, - черта, которая много раз помогала ей в последующей жизни, - все же он был ее главным учителем. В то время она также серьезно изучала персидский язык. Шоги Эффенди один раз сказал ей: "Я могу засвидетельствовать, что весь персидский, который ты знаешь, ты выучила самостоятельно, без чьей-либо помощи"
Одним из самых выдающихся аспектов служения Рухии Ханум в течение этих наполненных событиями двадцати лет рядом с возлюбленным Хранителем, было служение в качестве его секретаря. Она взялась за эту работу незамедлительно сразу после их свадьбы и с 1941 г. стала его основным секретарем на английском языке. Возможно, что первым письмом, которое она написала от имени Шоги Эффенди, было письмо к ее матери, и оно включало два постскриптума, написанных рукой Шоги Эффенди. Это символично подчеркнуло узы единства между членами этой семьи, которые отдали себя Делу Бога:
"Узы, что всегда соединяли Вас со мной, теперь мощно укрепились, и я уверен, что служение, которое Вы сможете явить в результате этой новой связи, что скрепила нас, сможет еще сильнее приблизить меня к Вам, и позволит мне более эффективно помогать Вам своими молитвами".
И второе дополнение:"Любезно заверьте господина Максвелла в моей любви и привязанности к нему. Я питаю большие надежды, что он в сотрудничестве с Вами будет способствовать продвижению работы по обучению в Канаде и таким образом проложит путь для служения на международном уровне, которое он сможет оказать в будущем".
Во втором письме, написанном ею от имени Шоги Эффенди, он приписал следующие слова:
"Мэри в добром здравии, и она действительно делает успехи в духовной жизни и развитии тех добродетелей и черт характера, которые будут неизмеримо ценны для нее в ее очень ответственной и возвышенной задаче, которую она усердно старается выполнить".
Взаимная связь между Рухийей Ханум и ее родителями была сохранена, несмотря на расстояние и раздельную жизнь. Повторяя слова Шоги Эффенди, она говорила о том, что служение каждого из них Делу Божьему привлекло на всех них благословения, и каждый испытал его плоды. В своем раннем письме отцу, в ответ на новость о его легком недомогании, она подчеркивает их близость друг к другу с характерной веселостью, за которой скрываются сильное беспокойство и боль:
"Итак, ты видишь, папа, у тебя есть маленькая священная обязанность делать все возможное, чтобы быть в порядке, и таким образом, через служение Делу, помогать мне так, как это возможно".
Она обожала свою мать и всегда надеялась увидеть ее вновь. Два года спустя после свадьбы, в декабре 1939, Мэй Максвелл снова говорит о близости, которая сохранялась благодаря служению Делу Бога, несмотря на физическое разделение:
"...ее безупречная вера и бесстрашие, ее глубокое внутреннее видение истинного смысла жизни и вечных плодов человеческой боли и печали ясно показывают не только глубину и силу ее характера, но также и то, что она, идя по тропе света, является одной из тех немногих, кто действительно достиг своего высшего предначертания. Я решила поехать учить в Южную Америку не только благодаря моей страстной любви к великой Вере Бахаи, но также благодаря моей любви к ней и благодаря тому, что я хотела еще больше быть достойной ее".
Так Мэй Максвелл решила принести эту высшую жертву. Она поехала странствующим учителем, чтобы еще больше быть достойной своей возлюбленной дочери, по которой она сильно скучала. Ей было уже 70 лет, у нее было слабое сердце и очень плохое здоровье. В конце февраля она приехала в Буэнос-Айрес в сопровождении молодой племянницы, Джин Болс, а на следующий день, 1-го марта 1940 г., умерла от сердечного приступа.
Ошеломляющая новость о смерти Мэй Максвелл в Аргентине была ужасным шоком для Рухийи Ханум. Она часто повторяла рассказ о том, как Хранитель передал ей это печальное известие. В тот день пришло четыре телеграммы, и она отнесла их Хранителю для изучения. Он открыл каждую из них и затем посмотрел на Рухийю Ханум взглядом, в котором смешались потрясение, любовь и сострадание. Этот взгляд напугал ее, и она стала пятиться назад, пока не достигла стены. Она хотела буквально провалиться в эту стену, настолько был велик ее страх от этого взгляда. Шоги Эффенди подошел к ней, обнял ее и осторожно, с величайшей нежностью сообщил ей эту новость. Он сказал ей: "Теперь я буду твоей матерью". Затем он начал говорить о высоком положении Мэй Максвелл в Царстве Абха, о ее радости от того, что она наконец достигла желания своего сердца, о ее близости к Возлюбленному Господу и к Учителю, Абдул-Баха. После этого нежно, чтобы рассеять ее великое горе, он оживленно начал говорить с Аматул-Баха, описывая деятельность ее матери в следующем мире, куда она там отправилась, и что она делает в том высочайшем окружении. Конечно же, заверил он, ее немедленно проводили в присутствие Бахауллы. И как только она вошла, она сразу же попросила разрешить ей рассказать о своей драгоценной дочери. Но она говорила так много, что Бахаулла устал и передал ее Абдул-Баха. И там она только и говорила о своей красивой дочери до тех пор, пока уставший от этого Абдул-Баха не проводил ее к Величайшему Святому Листу. Но и там, весело продолжал Шоги Эффенди, она говорила и говорила о своей возлюбленной дочери, останавливая каждого жителя Сонма в Вышних, проходящего мимо, со словами "Позвольте, я расскажу вам о моей дочери...!" К тому времени, когда он достиг этого места, Рухийя Ханум уже смеялась сквозь слезы. Так с безграничным состраданием и терпением он утешал ее.
Потом она удалилась в Святилище Бахауллы, и некоторое время была одна в этом святейшем месте, громко произнося нараспев специальную молитву, которую надо читать во время погребения. Она очень любила эту молитву и так описывала ее воздействие:
"По мере того, как я повторяла эти строки, 19 раз каждую, каждый раз я чувствовала, как будто стремительная волна окутывает меня и смывает огонь в моем сердце и душе, и к концу я обрела мир и утешение".
Следующие три телеграммы, первая от Шоги Эффенди к господину Максвеллу, и последние две от Хранителя и Рухийи Ханум к Национальному Духовному Собранию США и Канады, отражают значение положения Мэй Максвелл и знак любви и великодушия Шоги Эффенди, который пригласил ее понесшего утрату мужа приехать и остаться жить рядом со своей любимой дочерью.
ГЛУБОКО СКОРБИМ, ВСЕ ЖЕ НАС УТЕШАЕТ НЕИЗМЕННОЕ ПОНИМАНИЕ ТОГО, ЧТО СТОЛЬ ДОСТОЙНЫЙ И БЛАГОРОДНЫЙ ЧЕЛОВЕК ПРЕДЛОЖИЛ ХРАБРОЕ, УНИКАЛЬНОЕ СЛУЖЕНИЕ ДЕЛУ БАХАУЛЛЫ. ХОТЯ РУХИЙЯ ОСТРО ОСОЗНАЕТ БЕЗВОЗВРАТНУЮ УТРАТУ, ОНА РАДУЕТСЯ И С БЛАГОГОВЕНИЕМ ВОЗНОСИТ ХВАЛЫ ЗА ТО, ЧТО ВЕНЕЦ БЕССМЕРТИЯ ЗАСЛУЖЕННО ДОСТАЛСЯ ЕЕ ПРОСЛАВЛЕННОЙ МАТЕРИ. СООБЩИТЕ О ПОГРЕБЕНИИ В БУЭНОС-АЙРЕСЕ. ЕЕ НАДГРОБИЕ СПРОЕКТИРОВАННОЕ ВАМИ ВОЗДВИГНУТО МНОЮ В МЕСТЕ ЗА КОТОРОЕ ОНА БОРОЛАСЬ И ГДЕ ОНА БЕССТРАШНО ОТДАЛА СВОЮ ЖИЗНЬ СТАНЕТ ИСТОРИЧЕСКИМ ЦЕНТРОМ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ПИОНЕРОВ БАХАИ. ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ЖИТЬ В ХАЙФУ ПОСЛЕ ТОГО КАК УЛАДИТЕ ДЕЛА. БУДЬТЕ УВЕРЕНЫ В ГЛУБОЧАЙШЕЙ ЛЮБВИ И СОЧУВСТВИИ
Национальному Собранию он написал:ВОЗЛЮБЛЕННАЯ СЛУЖАНКА АБДУЛ-БАХА СНИСКАЛА СЛАВУ ЦАРСТВА АБХА. ЕЕ ЗЕМНАЯ ЖИЗНЬ ТАКАЯ БОГАТАЯ СОБЫТИЯМИ И НЕСРАВНЕННО БЛАГОСЛОВЕННАЯ ДОСТОЙНО ЗАВЕРШИЛАСЬ. К СВЯЩЕННОМУ ЗВЕНУ ЕЕ ВЫДАЮЩЕГОСЯ СЛУЖЕНИЯ ДОБАВИЛАСЬ БЕСЦЕННАЯ ЧЕСТЬ МУЧЕНИЧЕСКОЙ СМЕРТИ. ДВОЙНОЙ ВЕНЕЦ ЗАСЛУЖЕННО ДОСТАЛСЯ ЕЙ. СЕМИЛЕТНИЙ ПЛАН, ОСОБЕННО ЮЖНО-АМЕРИКАНСКАЯ КАМПАНИЯ, ЧЕРЕЗ ПРИМЕР ЕЕ СЛАВНОЙ ЖЕРТВЫ ОБРЕЛИ СВЕЖИЙ ИМПУЛЬС. ЮЖНЫЕ РУБЕЖИ ВЕРЫ СИЛЬНО ОБОГАТИЛИСЬ БЛАГОДАРЯ БЛИЗОСТИ К ЕЕ ИСТОРИЧЕСКОМУ МЕСТУ УПОКОЕНИЯ, КОТОРОМУ ПРЕДНАЗНАЧЕНО СТАТЬ ТРОГАТЕЛЬНЫМ НАПОМИНАНИЕМ НЕПРЕОДОЛИМОГО ПРОДВИЖЕНИЯ ТРИУМФАЛЬНОЙ АРМИИ БАХАУЛЛЫ. ИЗВЕСТИТЕ ВЕРУЮЩИХ ОБЕИХ АМЕРИК НЕОБХОДИМОСТИ ПРОВЕСТИ СООТВЕТСТВУЮЩИЕ ПАМЯТНЫЕ ВСТРЕЧИ.
Телеграмма Рухийи Ханум, от 4 марта ГЛАСИТ:СКРОМНО БЛАГОДАРНА, ЧТО ВОЗЛЮБЛЕННАЯ МАТЬ ОТВЕТИЛА НА ПРИЗЫВ ХРАНИТЕЛЯ И ОБРАТИЛАСЬ К ЮГУ И ПОЖЕРТВОВАЛА ЖИЗНЬЮ РАДИ СВЯЩЕННОЙ ВЕРЫ. ПРОШУ О МОЛИТВАХ ЗА ТО, ЧТОБЫ ДОЧЬ СМОГЛА ПОСЛЕДОВАТЬ ПО ЕЕ СТОПАМ.
Одной из выдающихся черт Рухийи Ханум было ее самозабвенное сострадание другим, несмотря на собственное горе и печаль. Письмо, адресованное Люсьен Мижет, которая была сильно привязана к Мэй Максвелл, показывает ее сопереживание одной из многих духовных детей Мэй Максвелл:
"Я очень хочу писать Вам на французском, ибо знаю, что возникает более тесная связь, когда обращаются на родном языке в такое время, и я говорю по-французски, но не могу правильно писать - увы! Но нам даже не нужны слова, чтобы выразить друг другу то, что мы чувствуем!
Действительно, несмотря на свое собственное горе, когда я услышала, что любимый человек оставил меня в этом мире, я очень расстроилась, когда подумала, каким сильным ударом это будет для Вас! Я слишком хорошо знаю, как Вы скучаете по ней! Но сейчас, моя дорогая сестра, мы должны утешиться вместе. Мы должны наследовать, как ее истинные дети, дети ее лучезарной и красивой души, ее характер. Мы должны быть мужественными, как она, отправляющиеся служить нашей любимой Вере, как она служила, до последнего дыхания своей жизни! Я верю, что это то наследие, которое она оставила нам. Идти по ее стопам, продолжать работу, которую она никогда не прекращала, ни днем, ни ночью, более сорока лет! Только так мы можем быть уверены, что будем с ней в грядущем мире. И я уверена, Люсьен, что те, кто любил ее, как мы, только и думают о том, как снова быть вместе с ней!..
Возлюбленный Хранитель был очень добр ко мне, был любящим и мягким. Он пронес меня над пропастью! Это было так неожиданно, такой ужасный удар! Я ведь жила для того, чтобы снова ее увидеть, но Бог забрал ее, чтобы излить на нас нечто более великое. Если бы мама была со мной, она бы не умерла в Буэнос-Айресе, пожертвовав своей жизнью ради Веры, показав нам пример, которому мы стремимся подражать, и заслужив венец Мученичества! Мы можем только благодарить Бога за то, что она была нашей духовной матерью, ибо это есть вечная связь, которую невозможно разорвать!"
Кончина Мэй Максвелл отметила начало беспокойных лет в Святой Земле. Ужасы Второй Мировой Войны начались в тот самый час, и каждый член семьи Шоги Эффенди отвернулся от Веры. Мистер Максвелл присоединился к Хранителю и Рухийе Ханум в Риме, летом 1940 г., и тогда они не смогли вернуться в Палестину, а лишь успели достичь Франции и переправиться в Англию на последнем пароме, перед тем, как немецкая армия закрыла границы. Так как Рухийя Ханум подробно рассказывает эту историю в "Бесценной Жемчужине", я вкратце опишу ее:
Хотя это было в самый разгар кампании "Эвакуация детей" из Британии и все паромы были переполнены, они смогли, в конечном счете, получить места на "SS Саре Town Castle", и все трое поплыли в Южную Африку, чтобы отправиться обратно на север в Святую Землю через Египет. Это было знакомство Рухийи Ханум с Африкой южнее Сахары и послужило главной причиной ее возвращения туда через много лет. Они оставили мистера Максвелла в Дурбане, откуда он полетел в Хартум, Судан, а Шоги Эффенди и Рухийя Ханум поехали по суше из Кейптауна в Каир, посмотрев по пути несколько известных достопримечательностей. В Родезии (теперь Зимбабве) они посетили могилу Сесил Родэ и увидели величие водопада Виктория. Когда их машина сломалась на затерявшейся тропе джунглей в Конго, Рухийя Ханум спросила Шоги Эффенди, может ли она, пока чинят машину, немного прогуляться. Она хотела размять свои ноги после многих часов поездки и пройтись вниз по узкой тропинке в джунглях, не заботясь о времени и вбирая в себя красоту нетронутой природы. Неожиданно ее догнал африканский велосипедист, который сказал ей, что человек в машине очень беспокоится за нее. Взглянув на часы, Рухийя Ханум вдруг поняла, что она гуляет уже два часа! Она попросила одолжить ей велосипед и поехала как можно быстрее, чтобы успокоить Хранителя! Смелый дух Рухийи Ханум, особенно во время путешествий, был одним из тех ее качеств, которые внушали большую любовь. Она любила мир природы, деревья ласкали ее взгляд и душу, она нигде не была так счастлива, как в путешествиях. Позже, во время ее долгих поездок, у нее была возможность удовлетворить свое сильное желание общаться с природой.
Годы войны были наполнены большой активностью и огромными достижениями во Всемирном Центре. Перед прибытием господина Максвелла Рухийя Ханум помогала Шоги Эффенди в составлении чертежей, в конструировании бумажных и картонных макетов лестниц в Садах при Святилище. Она говорила, что хотя у Шоги Эффенди и был отличный вкус и чувство пропорции, однако, по его словам, он не мог мысленно представить себе конструкцию: ему было необходимо видеть чертеж или макет. После того, как господин Максвелл переехал жить в Хайфу, Шоги Эффенди однажды попросил Рухийю Ханум что-то нарисовать для него, и она сказала: "Но, Шоги Эффенди, через улицу от вас теперь живет один из лучших канадских архитекторов! Пусть он сделает это для вас!" Он посмотрел на нее удивленно и спросил: "Твой отец может это сделать?" На что она ответила: "Может ли он это сделать? Она строил церкви, отели, здания парламента, множество домов. Это же детская игра для него".
Это было началом того периода, который Рухийя Ханум любила называть "партнерство между Хранителем и моим отцом". Она говорила: "Мой отец был как перчатка на руке Шоги Эффенди". Именно в это время Шоги Эффенди попросил господина Максвелла сделать наброски основного здания Святилища Баба, постройка которого стала потом высшим достижением и успехом г-на Максвелла. Любовь и сотрудничество между ними стали величайшим источником радости для Рухийи Ханум. Она часто говорила: "Благодаря Шоги Эффенди я действительно узнала и научилась ценить моего отца". Она любила рассказывать историю о том, как однажды, когда Шоги Эффенди отдыхал в постели, она принесла ему красивый набросок основных ворот, ведущих в сады Святилища. Набросок был изысканно красив и бережно раскрашен акварелью. Шоги Эффенди взял у нее рисунок, посмотрел на него, и, тяжело вздохнув, произнес: "Это несправедливо". Рухийя Ханум обеспокоено спросила его, что здесь не так. "Ничего, - ответил он, - все правильно, просто когда тебе дано такое замечательное изображение, тебе, естественно, захочется его воплотить!"
Для Рухийи Ханум это были тяжелые, но счастливые годы. Она говорила: "Я была совсем одна: жена, компаньон, секретарь и домохозяйка". И чем больше она работала, тем счастливее она была. В то время она также помогла Шоги Эффенди в качестве корректора, когда он закончил свою великую книгу "Бог проходит рядом". Они сидели рядом друг с другом, у каждого в руках было несколько страниц, напечатанных Шоги Эффенди, и по несколько часов подряд они проверяли текст и транслитерировали персидские имена. Рухийя Ханум говорила, что со дня свадьбы до кончины Хранителя она всегда находилась с ним в комнате в то время, когда он сочинял послания, как на английском, так и на персидском языке. Он сочинял их вслух и всегда читал своим божественным голосом нараспев на персидском языке. В течение долгих лет после этого она бережно хранила стопку законченных и незаконченных вышивок, которые она делала в эти часы.
В конце Второй Мировой Войны, началась фракционная борьба арабов с евреями и, чтобы положить конец Израильской войне за независимость приехал Британский Уполномоченный. Недостаток еды и отсутствие помощи подорвали естественное здоровье Рухийи Ханум, и она заболела, у нее держалась температура и был кашель. Она находилась одна в доме, вместе с отцом и возлюбленным Хранителем, о которых нужно было заботиться, но не было никого, кто бы позаботился о ней. Однажды Шоги Эффенди спросил, есть ли у нее кто-либо, кого можно вызвать, чтобы приглядывать за ней, и она подумала о своем дорогом друге и духовной дочери, Глэдис Коттон, которая была не замужем и очень любила ее. С одобрения Шоги Эффенди она пригласила Глэдис приехать, что та и сделала к их взаимной пользе, ибо как получилось, что позже она вышла замуж за своего старого друга Бена Уидена в Святой Земле. Глэдис оказалась великой помощницей Рухийе Ханум и даже стала главным секретарем Шоги Эффенди. До 1957 г. она написала тысячи писем от его имени, большая часть которых уже опубликована. Она всегда сокрушалась о том факте, что ее почерк был не очень хорошим, а правописание несовершенным. Она показывала письма, написанные ее рукой, и говорила: "Если вы посмотрите на некоторые из них, то увидите, что Шоги Эфенди, перечитывая их, ставил крест над буквами "т", петлю над "л", точку над "и" и исправлял, чтобы "а" было похоже на "а", а "о" на "о"!" Она также шутила над своим правописанием, которое иногда было оригинальным, а порой отвратительным. Так как она никогда не была уверена в нем, она спрашивала Шоги Эффенди о правильном написание слов и однажды, в шутливом гневе, он повернулся к ней и сказал: "До того, как вы пришли в мою жизнь, я мог правильно писать, теперь вы меня запутали!"
Рухийя Ханум также часто описывала, как Шоги Эффенди обучал ее быть хорошим секретарем. С 1941 по 1951 г., когда он назначил ее членом Международного Совета Бахаи, Рухийя Ханум писала все обычные письма Хранителя. Она часто страдала от судорог в своей руке и плече, что было свойственно писателям, и только после того, как Этель Ревел, член Совета, находящийся в Хайфе, стала ее горячо любимым личным секретарем, у нее появилась помощь в печатании писем. В первые дни обучения Шоги Эффенди говорил ей точно, что написать, но когда она показывала ему законченное письмо, он бросал один взгляд на его размеры, рвал его и говорил "Краткой! Будь краткой!" Она говорила, тихонько смеясь, что быстро усвоила урок. Первое время он набрасывал основные мысли карандашом внизу письма, которое ему пришло, но позже, когда он увидел, как хорошо она пишет, просто устно говорил ей, что ответить. Она всегда подчеркивала тот факт, что он читал каждое письмо, написанное ею, перед тем, как добавить свой постскриптум. Позднее она писала не только его личные письма, но также вела официальную корреспонденцию с Национальными Духовными Собраниями. Он также просил ее читать протоколы немецких Духовных Собраний, т.к. не знал языка. Не приходится и говорить, что она сняла огромный груз с его плеч, исполняя секретарскую работу.
В апреле 1948 г., когда в Канаде было сформировано первое независимое Национальное Духовное Собрание, Рухийя Ханум радовалась вместе с общиной канадских бахаи. Она с радостью участвовала в их празднованиях, и своими любящими посланиями поддержала и вдохновила их. К Розмари Сала, очень дорогому и давнему другу семьи, она телеграфировала от имени своего отца и себя самой:
БУДЕМ РАДЫ ЕСЛИ ВЫ ОРГАНИЗУЕТЕ ДЛЯ ДЕЛЕГАТОВ И ДРУЗЕЙ БАНКЕТ В НАШЕМ ДОМЕ В ЗНАК РАДОСТИ МАКСВЕЛЛОВ ПО ПОВОДУ СЪЕЗДА...С ВЕЛИЧАЙШЕЙ ЛЮБОВЬЮ. (подпись) РУХИЙЯ
спустя три дня Розмари ответила:СОТНИ ДРУЗЕЙ БЫЛИ ОСЧАСТЛИВЛЕНЫ УЖИНОМ В РИЗВАН В КАЧЕСТВЕ ВАШИХ ГОСТЕЙ С ВЕЛИЧАЙШИМ ДУХОМ ПОДНИМАЮЩИМ ИСЦЕЛЯЮЩИМ БЕСПОКОЙНЫЕ СЕРДЦА. С ГЛУБОЧАЙШЕЙ ЛЮБОВЬЮ (подпись) РОЗМАРИ.
Канадскому Национальному Съезду Рухийя Ханум написала:
НАШИ СЕРДЦА РЯДОМ СО ВСЕМИ ВАМИ РАДУЕМСЯ ПО ПОВОДУ ТОРЖЕСТВЕННОГО СОБЫТИЯ НАЧИНАЮЩЕГО НЕЗАВИСИМОЕ СЛУЖЕНИЕ КАНАДЫ ВОЗЛЮБЛЕННОЙ ВЕРЕ, ПРИНЯТИЕ НА СЕБЯ ДРАГОЦЕННОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ. ПУСТЬ ВАШИ ТРУДЫ ПОБЬЮТ ВСЕ РЕКОРДЫ, УСТАНОВЯТ ВСЕ ПАЛЬМЫ ПЕРВЕНСТВА, С ЛЮБЯЩИМИ ПРИВЕТСТВИЯМИ И НАИЛУЧШИМИ ПОЖЕЛАНИЯМИ, РУХИЙЯ САЗЕРЛЕНД.
Ликующий ответ Съезда бал таков:ВАШЕ ПРЕКРАСНОЕ ПИСЬМО БЫЛО ПРОЧИТАНО ПЕРВЫМ УТРОМ НЕЗАБЫВАЕМОГО СЪЕЗДА. ДРУЗЬЯ ГЛУБОКО БЛАГОДАРНЫ И РАДУЮТСЯ ВМЕСТЕ С ВАМИ И ГОРДЯТСЯ ВАШИМ УНИКАЛЬНЫМ ПРЕДАННЫМ СЛУЖЕНИЕМ ПРОСЛАВЛЕННОЙ ВЕРЕ. ПЕРЕДАЙТЕ НАШУ ЛЮБОВЬ И МОЛИТВЫ (подпись) ПЕРВЫЙ КАНАДСКИЙ СЪЕЗД.
Прекрасное письмо, о котором упоминается в этой телеграмме, отпечатанное на шести страницах и подписанное "Рухийя Ханум", адресовано "Делегатам и друзьям, собравшимся на Первом Канадском Съезде Бахаи".
Две недели спустя, 10 мая 1948 г., она получила такую теплую телеграмму от Дороти Бейкер, которая представляла Духовное Собрание Соединенных Штатов на торжественном открытии Канадского Съезда:
ДВА СЪЕЗДА БЫЛИ ОСЧАСТЛИВЛЕНЫ ВАШИМ ПОСЛАНИЕМ КАНАДЕ, ПРОЧИТАННЫМ В ДОМЕ МАКСВЕЛЛОВ. ОНО ВООДУШЕВИЛО СЕРДЦА. МОЛИМ О СКОРОМ ВОЗОБНОВЛЕНИИ СВЯЗИ С НАШИМ ВОЗЛЮБЛЕННЫМ. НАШИ МОЛИТВЫ ЗА ЕГО БЕЗОПАСНОСТЬ С ВЕЛИЧАЙШЕЙ ЛЮБОВЬЮ (подпись) ДОРОТИ БЕЙКЕР.
В то время как установление независимых Национальных Духовных Собраний было причиной праздников в мире Бахаи, борьба за политическую независимость Израиля стала источником большого кровопролития. В книге "Бесценная Жемчужина" Рухийя Ханум много упоминает о войне в Святой Земле. Телеграмма от семьи Болз в апреле 1948 г. показывает, как сильно была обеспокоена семья и их друзья: "ХРАНИТЕЛЬ И ВСЕ ВЫ ПОСТОЯННО НАХОДИТЕСЬ В НАШИХ СЕРДЦАХ. МОЛИМСЯ О БЕЗОПАСНОМ МИРНОМ ОКРУЖЕНИИ..." Телеграмма Рухийи Ханум Милли Коллинз, опять в апреле 1948 г., также дает нам представление о том, какой была ситуация, как было неясно будущее: "НАПИСАЛА ВАМ ПИСЬМО, НО ВРЯД ЛИ СМОГУ ОТПРАВИТЬ ЕГО, ИЗВИНИТЕ. ОЧЕНЬ БЛИЗКА К ВАМ, ВСЕГДА САМЫЕ ДОРОГИЕ. ВСЕГО ХОРОШЕГО, С ЛЮБОВЬЮ (подпись) РУХИЙЯ". Несмотря на тот факт, что временами казалось, будто бы в долине Акки пылает пламя Армагеддона, несмотря на оружейный огонь, который гремел между морем и горой, Рухийя Ханум оставалась спокойной в самом сердце этого шторма вместе с Шоги Эффенди, который был примером для нее.
Рухийя Ханум рассказывала нам, что Шоги Эффенди поощрял ее писать, и однажды, когда она переписывала свои собственные любимые стихотворения в тетрадь, он попросил их посмотреть. На следующий день он отдал ей тетрадь, сказав: "Я прочитал их все. Они очень красивые, они заставили меня плакать". Его вдохновение было главной причиной, по которой она написала книгу "Тайна Жизни". Она часто говорила, что она испытывала грусть за молодых людей, которые возвращались запутанные и разочарованные с этой опустошающей Второй Мировой Войны в измененный и незнакомый мир. Она хотела дать им немного света, какое-то направление и способ увидеть надежду в будущем. Она всегда говорила, что Дэвид Хофман, только что начавший свою издательскую компанию "Джордж Рональд", поощрял ее написать книгу и дать ему издать ее. После ее выхода в 1951 г., Рухийя Ханум посвятила первый экземпляр возлюбленному Хранителю. Он прочитал ее, похвалил и нашел одну ошибку, которая была позже исправлена; сейчас эта книга переведена на шесть языков. Благодаря примеру Шоги Эффенди, Рухийя Ханум также стала ненасытным читателем газет и хранила интересные вырезки до конца своей жизни.
Общие страдания того времени усилились в личной жизни Рухийи Ханум суровой болезнью отца в сороковые годы... Летом 1950 г., когда они были в Европе, Глэдис Уиден написала Рухийе Ханум из Хайфы, что нормирование продуктов было очень строгим, это плохо отразилось на серьезном состоянии и осложнениях желчного пузыря ее отца, что она должна знать, что свежая пища недоступна. И после совещания с Хранителем, было решено, что мистеру Максвеллу следует отправиться в Канаду со своей шведской сиделкой, до тех пор, пока ситуация в Израиле не улучшится. Когда они расстались в конце того лета, это был последний раз, когда Рухийя Ханум видела своего дорогого отца. Он умер два года спустя в Монреале.
После образования государства Израиль Рухийя Ханум насладилась определенной степенью свободы в Хайфе, что раньше было ей недоступно. Ее социальная жизнь стала более разнообразной и живой. Она была близким другом мэра Хайфы и давала замечательные обеды и званые вечера для сановников города. Аматул-Баха рассказывала, что Шоги Эффенди разрешал ей развлекаться, если только это не мешало ее работе, а она и не ожидала, что он будет приходить! Она проводила свои вечера в Доме Западных Паломников в компании членов Международного Совета Бахаи. Так, по ее словам, отсутствие хозяина было менее заметным.
Мир Бахаи был сильно взволнован объявлением об образовании первого Международного Совета Бахаи, членом которого была сама Рухийя Ханум. Она также была избрана связной с Хранителем. Эту новость Шоги Эффенди объявил миру Бахаи в волнующем послании от 9 января, 1951 г., жизненная важность которого может быть измерена тем фактом, что оно полностью цитируется в "Бесценной Жемчужине".
Годом позже, в 1952 г., после кончины Сазерленда Максвелла, Шоги Эффенди послал телеграмму от 26 марта Национальному Собранию Соединенных Штатов, объявляя, что "мантия Десницы Дела Божьего теперь легла на плечи его выдающейся дочери Аматул-Баха Рухийи Ханум, которая уже совершила и еще совершит многочисленные, не менее заслуженные жертвенные служения в Мировом Центре Веры Бахауллы".
На следующий год и канадские, и американские "Новости Бахаи" подтвердили, что "Дом Максвеллов, благословенный посещением Учителя в 1912 г., был объявлен Святилищем, чтобы стать для бахаи самым священным местом в Канаде, превосходящим даже будущий храм". Это был не только один их величайших подарков, ниспосланных Абдул-Баха на канадскую общину бахаи, но также это было признанием уникального служения трех выдающих слуг Бахауллы - Уильяма Сазерленда, Мэй и Мэри Максвелл.
15 сентября 1952 г., возлюбленный Хранитель объявил, что в течение Святого Года будут проведены пять Межконтинентальных конференций, и назначил Рухийю Ханум своим представителем на Конференции в Уиллметте. Это была волнующая душу телеграмма, которая не только раскрыла для бахаи более широкий взгляд на их историю и трудности, с которыми им предстоит встретиться, но также более точно перечислила функции Аматул-Баха. По его словам, она должна была:
ДОСТАВИТЬ МОЕ ОФИЦИАЛЬНОЕ ПОСЛАНИЕ СОБРАВШИМСЯ ВЕРУЮЩИМ, РАЗЪЯСНИТЬ ХАРАКТЕР, ЦЕЛИ ПРИБЛИЖАЮЩЕГОСЯ ДЕСЯТИЛЕТНЕГО ДУХОВНОГО МИРОВОГО ПОХОДА, СПЛОТИТЬ УЧАСТНИКОВ В АКТИВНО ПОДДЕРЖИВАЕМОЙ И ПОЛНОЙ ЭНТУЗИАЗМЕ РАБОТЕ ПО ИСПОЛНЕНИЮ ГРЯДУЩИХ КОЛОССАЛЬНЫХ ЗАДАЧ.
Более того, Шоги Эффенди поручил Рухийе Ханум официально открыть первый Храм Северной Америки от его имени и провести
ТОРЖЕСТВЕННУЮ ЦЕРЕМОНИЮ ПО СЛУЧАЮ ЗАВЕРШЕНИЯ СТРОИТЕЛЬСТВА ПЕРВОГО ХРАМА НА ЗАПАДЕ. ИЗБРАННЫЕ СЛУЖИТЕЛИ КОНФЕРЕНЦИИ В УИЛЛМЕТТЕ ВЫСОКО ЦЕНИМЫ В ГЛАЗАХ ТВОРЦА ВЕРЫ, КОТОРЫЙ НИКОГДА НЕ ПОКИДАЛ БЕРЕГА СВЯТОЙ ЗЕМЛИ, ЧТОБЫ НАЙТИ ПРИСТАНИЩЕ ПОД КУПОЛОМ СВЯЩЕННОГО СООРУЖЕНИЯ. БОЛЕЕ ТОГО, ПОРУЧАЯ РУХИЙЕ ХАНУМ БЫТЬ МОИМ ПРЕДСТАВИТЕЛЕМ НА ЭТОЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ ЦЕРЕМОНИИ, ОТМЕЧАЮЩЕЙ ОФИЦИАЛЬНОЕ ОТКРЫТИЕ НАИСВЯЩЕННОГО МАШРИКУЛЬ-АЗКАРА МИРА БАХАИ, Я ВОЗВЫСИЛ ВЕЧНУЮ СЛАВУ И ЧЕСТЬ ВЕЛИЧАЙШЕГО ИМЕНИ В СЕРДЦЕ СЕВЕРОАМЕРИКАНСКОГО КОНТИНЕНТА (подпись) ШОГИ ЭФФЕНДИ.
Когда Национальное Духовное Собрание Соединенных Штатов спросило ее, согласится ли она быть одним из основных выступающих на Конференции, она естественно, согласилась. Когда Шоги Эффенди услышал об этом, он поинтересовался: "Ты сможешь сделать это?". Ответ Рухийи Ханум был абсолютно типичным: "Если бы мне нечего было сказать бахаи после 16-ти лет пребывания рядом с вами, - сказала она ему, - тогда я недостойна этой чести". Она была по природе смелой, хотя и обладала врожденной скромностью. Но ее любовь к Шоги Эффенди смягчала каждый ее ответ. Она обладала способностью, даже во времена больших потрясений, сосредоточить свое сердце на Завете, свой взор смело устремить вперед и стоять твердо ногами на земле.
Я приехала в Святую Землю, как паломник, в Ризван 1953 г., и помню, что Аматул-Баха уехала в Уиллметт за день до того, как завершилось мое паломничество. Я никогда не забуду, какой она была тогда взволнованной и тревожной. Она уехала из Северной Америки 18 лет назад, когда она была молодой бахаи и была известна как дочь Мэй Максвелл. Сейчас она возвращалась как Аматул-Баха Рухийя Ханум, супруга возлюбленного Хранителя и Десница Дела Божьего. Но она была достойной этого титула. Хотя я сама была очень молода, я, как и все, кто встречал ее, поражалась ее внутреннему изяществу, величественной осанке и была обезоружена ее непосредственной энергичностью и прямым твердым взглядом. У нее были глаза, которые меняли цвет под одежду, иногда они были зеленые, иногда казались голубыми. Она сама всегда называла их "желтыми глазами", и когда она обращала на тебя свой решительный взгляд, было нелегко остаться спокойным. В Уиллметте она поднялась как королева, нежная прозрачная мантилья обрамляла ее прекрасное молодое лицо, и даже на фотографиях легко заметить, что она производила незабываемое впечатление на бахаи, также как и на интересующихся Верой и выдающихся ораторов. Когда председатель представил ее, щедро добавив лести и много цветов риторики, она саркастически заметила: "После такого вступления мне следует спуститься с облаков!" Это повергло зрителей в изумление!
На освящение Храма в Уиллметте собралось две тысячи верующих, и Рухийя Ханум пожала руки им всем, натерев при этом мозоль на руке. Она рассказывала нам, как она сохранила эту болячку свежей на своем пальце, поворачивая ежедневно кольцо и сильно давя на нее в течение почти что трех недель, пока она не приехала обратно в Хайфу. Затем она показала ее Хранителю и сказала: "Посмотри на это, Шоги Эффенди. Там было так много бахаи, что я натерла мозоль",
После посещения в 1953 г. 45-го Ежегодного Съезда, Освящения Храма Бахаи и публичного Открытия на следующий день, с 3 по 6 мая она посетила Американскую Международную Конференцию. В телеграмме в ответ Милли Коллинз, Шоги Эффенди заявляет:
ВОЗРАДУЙТЕСЬ ЗА УСПЕШНОЕ СЛУЖЕНИЕ АМАТУЛ-БАХА У СВЯТОГО ПОРОГА. РАЗДЕЛЯЮ ВАШУ ГОРДОСТЬ, НЕПРЕРЫВНЫЕ МОЛИТВЫ, ОКРУЖАЮЩИЕ ВАС ОБЕИХ.
Все путешествие Рухийю Ханум сопровождала Амелия Коллинз, Десница Дела Божьего и Вице-президент Международного Совета Бахаи. Из Соединенных Штатов они поехали в Монреаль посетить место упокоения ее отца, что побудило Шоги Эффенди послать следующие инструкции Местному Духовному Собранию Монреаля:
ПО СЛУЧАЮ ВИЗИТА АМАТУЛ-БАХА В МОНРЕАЛЬ: СООБЩИТЕ ВСЕМ ДРУЗЬЯМ СОБРАТЬСЯ У МОГИЛЫ ДЕСНИЦЫ ДЕЛА БОЖЬЕГО САЗЕРЛЕНДА МАКСВЕЛЛА ЧТОБЫ ПОЧТИТЬ ПАМЯТЬ ЕГО БЕССМЕРТНОГО СЛУЖЕНИЯ В МИРОВОМ ЦЕНТРЕ ВЕРЫ. ПЕРЕДАЙТЕ АМАТУЛ-БАХА И МИЛЛИ ВОЗЛОЖИТЬ ВЕНКИ НА ГРОБНИЦУ И СВЕЖИЕ ЦВЕТЫ ОТ МОЕГО ИМЕНИ. БУДУ РАД ФОТОГРАФИИ СОБРАВШИХСЯ. С ДРУЖЕСКОЙ ЛЮБОВЬЮ.
Он просил Рухийю Ханум купить цветы на 120 долларов от его имени для этого события и особенно попросил, чтобы большинство из них были голубыми. Он знал, что любимый цвет Сазерленда Максвелла был голубой. Памятное собрание возле могилы произошло 10 мая, и в тот вечер Рухийя Ханум давала речь на публичной встрече в Отеле Риц-Карлтон.
После всех этих мероприятий, у нее было тягостное задание: рассортировать вещи своих родителей, и, с согласия Шоги Эффенди, она отправила свою личную мебель в Хайфу. Затем она совершила прекрасный поступок, который безмерно порадовал Хранителя. Аматул-Баха отдала Вере свой дом, "Святилище Бахаи", на 1548 Западной Пайн Авеню. Сейчас он зарегистрирован на имя Национального Собрания Канады.
Когда Рухийя Ханум окончательно вернулась в Святую Землю, Шоги Эффенди ждал ее на верху лестницы, ведущей в их личную комнату в Доме Учителя. Он был так взволнован ее достижениями в этом путешествии, что приготовил специальный подарок к ее прибытию и вручил его прямо на лестнице. Годами позже, она показывала мне изысканную обтянутую кожей рамку, которая обрамляла два красивых листа светящейся бумаги, подписанной собственной рукой Шоги Эффенди. На одной стороне он написал на английском языке, а на другой - на персидском, а смысл слов был примерно таким: "Добро пожаловать, Аматул-Баха, добро пожаловать. Ты возвратилась с победой, выполнив свои многочисленные дела. Твоя мученица-мать и твой святой отец гордятся тобой, а твой Хранитель очень доволен тобой". Это не совсем точные слова Хранителя, это просто то, что я запомнила.
Последние годы жизни возлюбленного Хранителя были необычайно насыщенными для Аматул-Баха. Строилось здание Международного Архива, и Шоги Эффенди начал закупать необходимую обстановку для него во время летних отпусков в Англии. С помощью Рухийи Ханум он искал и нашел всю утварь и шкафы, необходимые для размещения драгоценных реликвий Веры. Рухийя Ханум часто говорила: "Шоги Эффенди был охотником, а я была его охотничьим псом". Она выходила и искала то, что ему было нужно, и когда она находила подходящий предмет, она сообщала о нем Хранителю. Затем они шли вместе и, если ему это нравилось, то покупали.
Однажды она попросила Шоги Эффенди клочок земли возле их дома, чтобы разбить там свой собственный сад, и он предложил ей маленький уголок позади дома, с которым она могла делать все, что пожелает. Она работала над ним с большим энтузиазмом, составляя чертежи для пруда и клумб. Когда работа над этим клочком земли была закончена, он преобразился в красивый сад. Когда Шоги Эффенди покупал орлов для украшения садов Святилища, она сама нашла маленького каменного орла, и, купив его с согласия Хранителя, поместила своего собственного орла на крышу маленького домика возле ее пруда и сада. Также в этот период, и обычно поздней ночью, когда чаще всего у нее было свободное время, она оформляла и украшала три комнаты в Доме Учителя, которые Шоги Эффенди отдал ей для расстановки ее монреальской мебели. Дом Абдул-Баха был очень аскетичным по стилю. Ведь Его семья была узниками и ссыльными, и они не нажили мебели, имеющей какую-либо ценность. Только гостиная Учителя, где Он принимал чиновников-небахаи до конца Своей жизни, была обставлена Величайшим Святым Листом набором сочетающихся стульев и диванов, которые она купила в Бейруте. Теперь, когда у Рухийи Ханум была своя собственная мебель, она начала делать этот дом своим собственным. Она создала изысканную библиотеку, которую позже использовала для особых ужинов-вечеров, преимущественно для сановников, и она назвала свою красивую гостиную "Монреалем в Хайфе".
С 1952 г., когда в Израиле в некоторой степени были восстановлены безопасность и порядок, Шоги Эффенди вновь открыл врата паломничества, и друзья, лишенные этого более десяти лет, начали приезжать в Святую Землю группами по 9 человек с Востока и с Запада. Встречать их, обеспечивать их нужды и откликаться на их заботы было само по себе значительным заданием, которое занимало не только многочисленные часы времени Хранителя, но также и Рухийи Ханум. Все три обеда для двух Домов Паломников, Восточного и Западного, а также для домашних готовились на кухне в Доме Абдул-Баха, и это была Рухийя Ханум, которая составляла меню и готовила все эти нескончаемые обеды при большом дефиците всех видов необходимых продуктов в послевоенные годы.
В 1957 г. возлюбленный Хранитель и Рухийя Ханум в последний раз вместе уехали на летние каникулы. Хранитель был очень уставшим. Как обычно, он поддерживал всю переписку в свое отсутствие в Хайфе и вез с собой все свои записи для карты Десятилетнего Крестового Похода, который приближался к своей середине. В августе того года он взволновал мир Бахаи двойным посланием. Первая часть была объявлением о пяти Международных Конференций для празднования срединной точки Похода, а второе гласило о назначении еще восьмерых Десниц Дела Божьего на различных континентах. Каждый был наполнен ожиданием. Все предвкушали большое ликование и празднования. Мы в Уганде были взволнованы свыше наших чаяний, потому что с трепетом узнали, что наша драгоценная Аматул-Баха Рухийя Ханум была назначена возлюбленным Хранителем своим представителем на Африканской Конференции в Кампале. Она собиралась к нам!
А затем, 4 ноября, катастрофическая новость о кончине Шоги Эффенди потрясла мир Бахаи. Он умер в Лондоне и ушел от нас. Когда мы услышали об этом, мы не поверили своим ушам. Община Величайшего Имени, которая в течение 36 лет обращалась к нему за руководством, за поддержкой, водительством, и, кроме того, за его всеобъемлющей любовью, оказалась вдруг сломленной и осиротевшей. И не к кому было обратиться, кроме как к Аматул-Баха, хотя она была самой одинокой в то время. Ее мать, которую она обожала, умерла вдали от нее, отец, которого она нежно любила, тоже покинул этот мир, а теперь она потеряла своего Хранителя, заменившего ей обоих. Ее сжимающий сердце рассказ под названием "Кончина Шоги Эффенди", написанный вскоре после его смерти, говорит нам все, что можно было сказать. И все же, мы никогда не узнаем, что она, должно быть, почувствовала в своей душе тем холодным ноябрьским утром, в спальне отеля, когда обнаружила, что ее возлюбленный ушел. Она была одна, и так как она знала, что Хранитель не оставил завещания, она должна была предпринять следующий шаг, чтобы выяснить, что нужно сделать.
ПАМЯТИ ДЕСНИЦЫ ДЕЛА БОЖЬЕГО АМАТУЛ-БАХА РУХИЙИ ХАНУМ
Виолетта НахджаваниОгромное потрясение от неожиданной кончины возлюбленного Шоги Эффенди осталось с Аматул-Баха всю жизнь. Она неоднократно рассказывала мне в те редкие минуты, когда у нее было подавленное настроение, что в тот страшный момент, когда она подошла к его кровати и, как обычно, поприветствовала его, и не получила ответа, а дотронувшись до него, обнаружила, что он холоден, и когда она поняла, в приступе боли, что его больше нет, ее мгновенной реакцией на это было желание покончить с собой. Она говорила, что это состояние рассудка и сердца продолжалось недолго, но одно она знала наверняка: он не был бы обрадован, если бы она так поступила. Он обучал ее 20 лет и вверил все свои дела в ее руки. Как же она может подвести его сейчас, в эту горестную минуту? В первые годы, когда мы приехали в Хайфу, Али и я слышали, как она несколько раз говорила, что в то последнее лето в Лондоне Шоги Эффенди как-то сказал ей: "Я не хочу возвращаться в Хайфу, поезжай одна, ты знаешь, что нужно делать". В тот момент она объяснила это заявление крайним упадком сил и утомлением из-за сильного гриппа. Но позже, когда она вспомнила эти слова, они придали ей уверенность и смелость. Выполнение всех его надежд и задач этого Десятилетнего Похода стало ее наиважнейшим делом. Его благосклонность стала целью и предметом ее существования. С того самого момента до конца своей жизни ее приоритеты ни разу не пошатнулись.
С изумлением и восхищением вспоминаем мы, как перед лицом своей неизмеримой личной потери ее сердце с самоотречением обратилось к друзьям в это критическое время тяжелых переживаний, с каким героизмом, мужеством и состраданием они стала маяком, который вел и показывал нам путь к безопасности. Она воззвала всей своей душой к невидимому Источнику жизни, и света и затем приступила к тому, что нужно было сделать. Все друзья вокруг нее были подавлены горем, оставив ее одну выполнять мучительно стоящее перед ней задание ради ее возлюбленного Шоги Эффенди. Она должна была известить Десниц Дела Божьего и мир Бахаи об этом трагическом событии так, чтобы как можно лучше смягчить ударные волны, которые непременно бы поднялись. Она должна была сказать убитым горем верующим прийти на его похороны и попрощаться со своим Хранителем в последний раз. Аматул-Баха объехала вокруг Лондона в поисках подходящего места погребения и нашла его. Она занималась поисками полотнища и купила гроб. Она позаботилась о каждой детали в те печальные дни. И на следующий день после похорон, когда она уезжала с могилы, она увидела своим внутренним взором колонну, орла и земной шар - так она задумала памятник над его могилой. Она помнила, как любил Шоги Эффенди красивые колонны, и как он сожалел, что в его саду не нашлось места даже для одной колонны. Помня об этом, она сделала изящную колонну, возвышающуюся над его могилой, и поместила на ней земной шар, увенчанный символом его побед: волшебным орлом с раскрытыми крыльями. Готовился ли он к полету? Или он, возможно, только что спустился с горних высот?
Пятнадцатого ноября Рухийя Ханум прибыла в Хайфу в сопровождении своего дорого друга и коллеги, Десницы Дела Божьего Милли Коллинз. Три дня спустя первое закрытое собрание Десниц Дела Божьего началось в Бахджи. Именно в первые дни этого Собрания они искали завещание Шоги Эффенди и не нашли его. В конце этого исторического события Десницы Дела Божьего оповестили пораженную общину Величайшего Имени, что нет другого выхода, кроме как обратиться всем сердцем и душой к подробным указаниям, данным в книге "Миропорядок Бахауллы", на которую Шоги Эффенди ссылался как на свое Завещание, а именно - завершить цели Десятилетнего Крестового Похода, который он завещал им перед смертью, и в конце этого периода организовать выборы Всемирного Дома Справедливости - единственного непогрешимого источника руководства для будущего.
В течение первого года после кончины Шоги Эффенди Рухийя Ханум провела большую часть своего времени в Бахджи и спала в Особняке. Кроме выполнения всех тяжелых административных обязанностей, она бросилась в физическую работу, убирая Святилище и работая в садах. Она не могла вынести пустоту и одиночество своего дома в Хайфе. Следующие пять или шесть лет были, возможно, самыми печальными и тяжелыми во всей ее жизни. Ее "Стихи об Ушедшем" являются лучшими свидетелями ее разбитого сердца. Первое стихотворение этого сборника "Мир для меня - пустыня" было написано 2 декабря, ровно через месяц после кончины возлюбленного Хранителя.
Послания Десниц Веры, написанные в этот период, дают нам взгляд на ту непосильную ответственность, которую эти мужчины и женщины так смело взвалили себе на плечи - защиты Дела Бога и руководство миром Бахаи на пути к окончательной победе. Десницы Дела Божьего, которые собирались вместе на свои Закрытые Собрания, были сильными личностями как с Востока, так и с Запада. Их главным намерением и целью было вести и поддерживать дела Веры Божьей, но часто казалось, что у них существовали глубокие расхождения в различных точках зрения. Г-н Самандари, самый старший и один из наиболее уважаемый и любимых Десниц, говорил, что роль, которую играла Аматул-Баха на этих ранних собраниях, была жизненно важной. Она стала мостом между культурами и языками, западным человеком, насыщенным восточным пониманием. Ее кругозор был расширен и обогащен Шоги Эффенди. В результате глубокого чувства справедливости и ее способности видеть четко обе стороны любого довода, пропасти были постепенно сужены и уничтожены.
Аматул-Баха демонстрировала свою собственную, немедленную приверженность служению после кончины Хранителя, согласившись посетить первую из пяти Межконтинентальных Конференций Бахаи, призванных возлюбленным Хранителем отметить и отпраздновать середину Десятилетнего Похода. Первоначально ее горе было таким сильным, что она не хотела ехать, но ее друзья Десницы Дела Божьего убедили ее, что, так как это было желанием Шоги Эффенди, то она должна ехать. Она отправилась с доктором Лутфуллой Хакимом, членом Международного Совета Бахаи, назначенным Шоги Эффенди сопровождать Аматул-Баха в этом путешествии. Ее дорогая кузина Джин Чьют с мужем Чаллонером также присоединились к ней. Хотя Рухийя Ханум была в трауре и носила черное в течение года после ухода Шоги Эффенди согласно традициям Востока, она изменила этому обычаю на время своего путешествия в Африку, и прибыла в аэропорт Энтеб красиво одетой в простой белый костюм. Она сказала мне потом, что вся ее одежда для этой Конференции была рассмотрена и одобрена Хранителем прошлым летом, и это было одной из причин, почему она не поехала в Кампалу в траурной одежде. Она также хотела создать чувство радости во время этой Конференции, как думал об этом Шоги Эффенди, и она знала, что настроение траура помешает этому. Правилом ее жизни всегда было одобрение и благосклонность Хранителя.
Более 900 человек поднялись в скорбном трепете, когда она вступила в конференц-зал в Кампале, 24 января 1958 г. Она была высокой, прямой и очень красивой. И тогда 400 африканских бахаи возвысили свои голоса и начали петь "Алла-у-Абха", тихо и в едином порыве. Воздух был до того наполнен любовью и эмоциями, когда Аматул-Баха шла по центральному проходу, что мы были все потрясены. Мы чувствовали себя вознесенными в высшие миры. Когда она встала перед нами и обратилась к Конференции, ее голос срывался, и слезы наворачивались на глаза несколько раз. Но волны глубокой любви и сочувствия зала были столь ощутимы, что они окутали и ласкали ее, и в конце концов облегчили ее горе. Она часто говорила, что любовь друзей в то время, особенно африканцев, была подобна бальзаму для ее души и исцелением ее горя. Она также говорила, что Африка была континентом, который принес наибольшую радость сердцу Шоги Эффенди в конце его жизни. Вот почему она решила поместить континент Африки на лицевую сторону земного шара, увенчивающего его могилу. Впоследствии ее любовь к африканцам и их земле стала постоянной частью ее жизни. Она принесла на эту Конференцию более широкую перспективу, всеобщее видение и всеохватывающую точку зрению, которой нам всем не хватало, и она вернулась отсюда наполненная надеждой и мужеством, чтобы продолжать.
Хотя она путешествовала на разные конференции и посвящения обоих Храмов Африки и Австралазии за период, когда общиной управляли Десницы Дела Божьего, ее исторические путешествия, за которые ее лучше всего запомнили друзья, начались только после выборов Всемирного Дома Справедливости. Одним из самых важных путешествий в то время был ее визит в общины Соединенных Штатов и Канады в 1960 г. Когда Мэйсон Реми выступил со своим идиотским заявлением о назначении самого себя Хранителем и известил всех, что собирается посетить Национальный Съезд в Уиллметте и объявить о себе бахаи, Защитники Веры попросили Рухийю Ханум, знавшую Мэйсона с раннего детства, присутствовать на событии и защитить собравшихся друзей от любого негативного влияния, которое он мог попытаться оказать на них. Благодаря своей мудрости, своему мужеству, своей твердости в Завете, она была способна воодушевить и укрепить в сердцах друзей дух уверенности и твердости.
В 1961 г. произошли выборы Международного Совета Бахаи. Этому Совету, ставшему предтечей Верховного Всемирного Дома Справедливости, было суждено стать великой помощью Десницам в подготовке к первой Международной Конвенции Бахаи. Он помог им составить замечательный статистический буклет в конце Десятилетнего Крестового Похода, а также сделать все другие приготовления. Одним из главных решений Десниц Дела Божьего в этот период было то, что Рухийя Ханум должна была завершить внутреннее убранство Здания Международного Архива. И опять, чтобы выполнить это задание, она обратилась за помощью к более молодым членам только что избранного Совета. В последний год своей жизни Шоги Эффенди купил красивую китайскую и японскую мебель для размещения священных реликвий, которые нужно было аккуратно поставить и тщательно подготовить согласно их драгоценному содержанию. Мастерство, чувство пропорции и строгое соблюдение расположения предметов согласно их важности - все это помогало Аматул-Баха в исполнении ее задания. Следующее признание, написанное Десницами Дела на Святой Земле 28 августа 1961 год говорит о значении и плодах ее работы:
"Мы были так впечатлены результатом, достигнутым в Здании Архива, что мы чувствуем, что должны написать вам и выразить нашу признательность... Интерьер действительно соответсвует той цели, ради которой было спланировано это здание. Многие поколения бахаи будут благодарны за всеобщие непосильные усилия, которые были вложены в оформление Здания Архива, дабы оно стало подобающим местом хранения священных реликвий, хотя эти поколения и не будут осознавать, с какими трудностями и напряжением было это достигнуто".
Триумфальное завершение Десятилетнего Крестового Похода возлюбленного Хранителя в апреле 1963 г. увенчалось выборами в Хайфе долгожданного Всемирного Дома Справедливости. После консультации и с одобрения Десниц Дела Божьего, Аматул-Баха организовала открытие первого Международного Съезда Бахаи в самом Доме Абдул-Баха. То, что выборам предстояло пройти в этом благословенном Доме, игравшем очень важную роль в становлении Административного Порядка Бахауллы, было очень символично. С помощью нескольких членов Совета она тщательно измерила центральный зал, а также четыре прилегающие комнаты, и подтвердила, что мест будет как раз столько, сколько потребуется, чтобы разместить всех участников.
"Величайшее Празднество" было действительно незабываемым. Каким волнующим было утро первых выборов Всемирного Дома Справедливости, и как велико было празднование, которое затем последовало в Бахджи, в Святилище Благословенной Красоты! Чтобы подобающе почтить это событие, Рухийя Ханум заказала тысячи роз и гвоздик, чтобы покрыть внутренние помещения всех трех Святилищ. Всего лишь с горсткой помощников она работала весь день и всю ночь, до ранних часов рассвета, отделяя бутоны и отбирая их таким образом, чтобы они толстым слоем лежали на земле. Этот жест любви должен был стать традицией, которой будут следовать в последующие годы, и которая служила примером того, как сочетались эстетическая и духовная чувствительность Рухийи Ханум. Красота и аромат в Святилищах в тот день запечатлелся в сердцах и памяти всех присутствующих. Она открыла тот Международный Съезд Бахаи и также все последующие, до апреля 1998 г.
После успешных выборов Верховного Органа, Рухийя Ханум и Десницы Дела Божьего собрались вместе с семью тысячами бахаи в Лондоне в величественном "Альберт Холле" для празднования первого Всемирного Конгресса Бахаи. Именно по этому случаю Всемирный Дом Справедливости представил свое первое заявление миру Бахаи, в котором дань была отдана Десницам Дела Божия:
"Ибо они одержали победу вместе со своим возлюбленным командующим, который воспитал и назначил их. Они вели корабль нужным курсом и доставили его в порт в целости и сохранности. Всемирный Дом Справедливости с гордостью и любовью вновь выражает на этом величайшем событии свое глубокое восхищение выполненной ими героической работой. ...Мы хотим выразить признательность за подлинную жертвенность, за труд, самодисциплину и прекрасное руководство Десниц Дела Божьего".
Аматул-Баха лично пригласила несколько бахаи из малых народностей посетить это историческое событие в качестве своих личных гостей из Африки, Южной Америки и Австралии. Был среди них и Дядя Фред, этот благородный старый абориген из Австралии, и его крепкая вера была источником радости и гордости для нее. Ее трогательная и заставляющая задуматься речь о жизни Шоги Эффенди была шедевром красноречия и боли. И все, кто видел ее там, не могли забыть чувства, пережитые ими, когда дорогие друзья из Африки еще раз тихо пели "Алла-у-Абха", точно так же, как они делали это после кончины Хранителя. И все, кто слышал их там, не могли сдержать приступ потери и горя, и трепет радости, потому что мы довели Десятилетний Поход до его окончательного, триумфального завершения.
Систематические путешествия Рухийи Ханум по миру начались в 1964 г. Много раз, и лично, и для публики, Рухийя Ханум рассказывала о том, что подвигло ее на эти уникальные путешествия. Она рассказывала об одном случае из жизни Шоги Эффенди, когда однажды, проходя мимо нее, сидящей за столом, он вдруг остановился, взглянул на нее и спросил: "Что с тобой будет после моей смерти?" Она была расстроена этим неожиданным замечанием, начала всхлипывать, говоря: "О, Шоги Эффенди, не говорите такие страшные вещи. Я не хочу жить без вас". Он, однако, не обратил внимания на ее слова, и после паузы продолжил: "Полагаю, ты будешь путешествовать и вдохновлять друзей". Она говорила, что это было единственном замечанием, сделанное им о том, что ей следует делать со своей жизнью после его кончины. И так произошло, что когда она вроде бы освободилась от своих тяжелых административных обязанностей, и дела Веры были отданы под непогрешимое руководство Всемирного Дома Справедливости, она приняла эти слова как последнее наставление Хранителя и сделала все возможное, чтобы исполнить его надежды.
В течение своей долгой жизни Рухийя Ханум путешествовала по 185 странам, зависимым территориям и крупным островам земного шара. И если за первые 54 года своей жизни она посетила только 31 страну, то в течение последних лет - с 1964 до ее последнего путешествия в 1997 г. - она побывала во всех остальных. Когда я попыталась сосчитать количество территорий, которые она посетила за эти 34 года, я пришла к поразительной цифре: 154. Многие из этих стран она посетила более, чем однажды, а некоторые, такие как Индия, имели честь принимать ее целых 9 раз.
Но путешествия были не единственным, чем она занималась в этот период, а ее поездки были столь разнообразными, что лучше всего взглянуть на них сквозь призму той деятельности, которую она вела. Действительно, широкий спектр ее достижений с 1964 г. до ее последней официальной встречи в 1998, заставляет содрогнуться от изумления. Если остановиться на миг и посмотреть на все, что она сделала за все эти 34 года, то замирает сердце. Ее многочисленные дела искрятся как разноцветные лучи света, играющие в хрустале. Искренняя чистота этого света была одна - преданность Завету; но ее выражение было нескончаемо разнообразным и богатым. Хотя у меня была привилегия ездить с ней в некоторые из ее замечательных путешествий, я пишу обо всем, что она исполнила во время этих поездок, преклонив голову в знак восхищения, и осознавая свою полную несостоятельность, чтобы суммировать ее достижения. Аматул-Баха Рухийя Ханум говорила: "Я прожила пять жизней в этой одной", и это замечание можно также применить к ее путешествиям, ибо, действительно, она в одном путешествии совершала, по крайней мере, в пять раз больше дел, чем мог бы сделать любой другой обычный путешественник.
В каждой стране она неустанно служила Делу. Ее роль как Посла Веры Бахаи, например, была замечательной самой по себе. Везде, куда бы она ни приезжала, она встречалась с главами государства и высокопоставленными лицами на национальном, местном или даже деревенском уровне, и переходила с совершенной легкостью из одного класса общества в другой. Хотя Рухийя Ханум сама была во всех отношениях царственной и достойной почитания и уважения, она всегда подходила к тем, кто был символом материального могущества и политической власти, с почтением и естественной скромностью. С первого момента своей встречи она объясняла, что ее визит - это знак вежливости и ничего больше. Она говорила, что приехала из Всемирного Центра Веры Бахаи и встречается в этой стране с бахаи, которые находятся строго вне политики и всегда открыты для всех, что они желают добра своему правительству и подчиняются его законам. Когда то или иное Национальное Собрание этих стран просило ее поднять вопрос о регистрации Общины Бахаи или попросить еще о чем-нибудь в ходе ее официальных встреч, она всегда отказывалась. Позже она объясняла бахаи, что цель ее визитов к властям или другим видным лицам - более глубокое ознакомление их с принципами Веры и создание атмосферы доверия, чтобы потом, когда она уедет, институты Бахаи могли более тесно общаться с правительством и самостоятельно обращаться к нему с просьбами. И это неизменно срабатывало.
Только в Африке она встретилась с семнадцатью руководителями государств и способствовала тому, что бахаи достигнули многих своих целей. Самым высоким по рангу лидером, встречу с которым она ценила выше других за время ее путешествий, был император Эфиопии Хайли Селассие. Она была очень восхищена его великодушием, мужеством и честностью. Глава государства, встреча с которым принесла ей величайшую радость и гордость, был Его Высочество Малиетоа Танумафили II, король Западного Самоа, первый правящий монарх, который принял Веру Бахауллы. Во всех своих случайных встречах она стремилась быть позитивной и искала любую возможность высказать похвалу и признательность в своих отношениях с государственными чиновниками, даже если требовалось очень мало. Например, когда Аматул-Баха встречалась с премьер-министром Индии Индирой Ганди, она воздала хвалы ее мужеству и высоким идеалам и заверила ее в своих молитвах. Неудивительно, что гордая леди была тронута и ответила теплым приемом и глубоким уважением. Рухийя Ханум всегда поддерживала высокий стандарт норм поведения в этих делах, и когда она делила трибуну или сидела за званым ужином с такими людьми, как Принц Филипп Великобритании или Архиепископ Кантеберийский, с генерал-губернаторами или послами, она неизменно завоевывала их восхищение и уважение, не только благодаря своей личности, но, скорее всего, благодаря Делу Бахауллы. Это было ее высшим устремлением. Рухийя Ханум действительно не имела никаких личных амбиций; она ни в коей мере не была заинтересована во встрече или в появлении в таком общество ради своего собственного удовольствия. Только ради Дела она принимала любые встречи или приглашения такого рода.
Другой деятельностью, которую она предпринимала в ходе своих многочисленных путешествий, был контакт с представителями средств массовой информации. Она, должно быть, имела сотни газетных, радио- и телеинтервью в столицах по всему миру, а также в больших и маленьких городах каждой страны, которую она посетила. Не имеет значения, где проходило интервью, неважно, было оно незначительным или ответственным, она всегда переживала о том, что скажет, и никогда не относилась к этому пренебрежительно. Перед тем, как идти на встречу с журналистом или сниматься в студии, она всегда молилась и просила Божественного руководства, Его помощи и, превыше всего, Его защиты. Она говорила друзьям, что когда они встречаются с представителем СМИ, их главной целью должно стать создание хорошего впечатления о Вере. "Если эти люди запомнят только одну вещь, что слово "Бахаи" означает что-то хорошее, вы достигли своей цели", - говорила она. Она советовала друзьям иметь достаточно печатной информации об учениях и концепциях Веры, чтобы всегда можно было раздать ее заранее, потому что представители СМИ никогда не запоминают верно устную информацию. Все, что они помнят - это впечатление, которое они получают. "Изо всех сил старайтесь сделать это достойным Бахауллы", - наставляла она друзей. Многие из статей, которые появились после интервью с прессой, говорили о личном очаровании и искренности Рухийи Ханум. В одной газете Нигерии, например, дерзкий молодой репортер написал очень хорошую статью о Вере Бахаи, завершив ее таким комментарием: "Мадам Раббани, всегда добро пожаловать в нашу страну; и в следующий раз, когда вы приедете, пожалуйста, привезите с собой вашу дочь, которая должна быть очень красивой"! И много раз, и по радио, и на телевидении, интервьюер настолько начинал проявлять повышенный интерес к Аматул-Баха, что иногда на полчаса увеличивал время, предназначенное для нее.
Другое важное служение, которое выполняла Аматул-Баха во время ее многочисленных путешествий, была ее роль как представителя Всемирного Дома Справедливости на национальных и международных Конференциях Бахаи по всей планете. Ее речи на этих событиях были и содержательными, и незабываемыми. Стоя на трибуне от имени Священного Института, она несла свое служение во время Конвенций Бахаи в Ризван, на молодежных конференциях и собраниях Народностей, на открытиях Храмов Бахаи и других великих исторических событиях, на которые бахаи устремлялись со всех частей света, она была бодрой и величественной и навсегда запоминающейся, сущностью достоинства и красоты. Ее мастерство в нахождении нужного слова на каждом из этих событий, ее способность пробуждать аудиторию и трогать сердца людей, ее ясная и простая логика, которая всем одинаково была понятна, и, помимо всего прочего, ее остроумие и очаровательное чувство юмора - эти качества внушали любовь к ней и очаровывали аудиторию. Разве можно забыть, как она была счастлива, когда выступала на Втором Всемирном Конгрессе в Нью-Йорке? Разве могут забыть красноречие Рухийи Ханум те, кто слушал ее выступления в Париже, в Оклэнде? Хотя Рухийя Ханум не считала себя набожным человеком, который очень долгое время проводит в молитве, но я верю, что в ней было истинное благоговение, очень личное и простое. Когда ее спрашивали, чем можно объяснить силу ее публичных выступлений, она объясняла это тем, что в самые ранние годы замужества Шоги Эффенди посоветовал ей выучить наизусть красивую молитву, которую явил Абдул-Баха. Она начинается словами: "О Господи, мой Боже и мое Пристанище в несчастиях моих! Щит мой и укрытие в моих бедствиях!..", и завершается трогательным предложением: "Отомкни уста мои, дабы прославлял я имя твое среди Твоего народа, дабы глас мой возвышался в собраниях людских и с губ моих устремлялись потоки хвалы Тебе". Она также применяла совет, данный Абдул-Баха Мэй Максвелл: обратить сердце к Нему, а потом говорить. И Рухийя Ханум преданно следовала этому совету. С одинаковой находчивостью Рухийя Ханум давала выступления на французском, немецком и персидском языках. Я помню, когда мы были на встрече с бахаи Мавритании, она спросила аудиторию, хотят ли они услышать ее на французском, который был слаб грамматически и являлся путаницей падежей, или хотели бы, чтобы она говорила на английском, но с переводчиком? Вся аудитория, в один голос, умоляла ее говорить на французском, и я, понимающая этот язык так, что хуже некуда, могу свидетельствовать о воздействии ее слов, несмотря на ошибки! Персидский тоже был языком, который она выучила устно и самостоятельно. Она не знала всей грамматики, а ее словарный запас был ограничен и скорее старомоден. Однако, несмотря на эти несовершенства, она всегда точно знала, что она хотела сказать, и говорила это с силой, просто, выбирая абсолютно точные слова. Персы, я знаю, просто любили ее находчивость в изобретении новых слов, комбинаций перекрестного сочетания языков и живого видимого воображения, переведенного в слова.
Одним из наиболее запоминающихся служений в течение многих путешествий Аматул-Баха были те часы и внимание, которые она уделяла совершенно обычным людям в далеких уголках планеты. Рухийя Ханум была наиболее счастлива с деревенскими жителями, где бы они ни жили. Когда ее спрашивали, какое было ее любимое место, которое она больше всего полюбила за все свои путешествия, она часто говорила, что это было в деревне или где-нибудь в джунглях. Она редко упускала возможность поддержать людей на далеком фланге или в отдаленной местности, о которых мало кто слышал или о чьих простых делах мог никто никогда не узнать. Я помню, как во время нашего путешествия по Африке мы приехали в маленький городок на границе Кении и Уганды и были приглашены на обед в дом пожилого человека, который уже несколько лет был бахаи. Нам сказали, что он раньше работал поваром для европейцев в городе, а сейчас на пенсии. Он накрыл изысканный стол для драгоценных гостей в своей маленькой, чистой и красивой хижине, с безупречно белой льняной скатертью и соответствующими салфетками, и подал нам самый вкусный рис и кэрри. Рухийя Ханум, которая сама любила красивые сервировки стола, была взволнована и дала ему почувствовать, что его дом - это дворец, а его гостеприимство - это гостеприимство короля. Мы никогда не забывали этот обед, и я не думаю, что хозяин тоже его не забыл.
Как часто за время этих 40 лет рядом с ней я была свидетелем того, как застенчивые, неуверенные, иногда подавленные человеческие существа были воодушевлены ее искренней добротой, похвалой и терпением. Приподнимались опущенные головы, возрождалась уверенность в себе, и снова обреталось достоинство. Она интуитивно подходила к людям с открытым, чистым сердцем, просто и бескорыстно. Она находила хорошее в них и говорила об этом. Но хотя она была отличным дипломатом в некотором отношении, все же она была очень прямой и часто говорила о чем-нибудь откровенно и прямо. Временами она задевала человеческую гордость. Но я была свидетелем, как много раз она жалела об этом, как потом она мучилась угрызениями совести, если думала, что могла быть слишком резкой с человеком. Побуждающим импульсом всех ее встреч с бахаи было поднять их на действие и воодушевить, чтобы они смогли обучать Вере. И часто, даже когда она критично относилась к кому-то, ее намерением было защитить Дело Бога. Если ее манеры могли временами казаться резкими и на первый взгляд жесткими тем, кто подходил к ней, часто это было результатом ее врожденной застенчивости, которую только очень немногие люди угадывали, ибо она, до конца своих дней, приходила в замешательство из-за неумеренных комплиментов и лести. В то время как она была ярым сторонником уважения к рангу, который она занимала как Десница Дела Божьего и вдова Шоги Эффенди, она была самым последним человеком, который точно следовал всем правилам церемонии с друзьями.
Редко Рухийя Ханум уезжала, особенно в долгие путешествия, без домашних животных. Ее любовь к животным была такой сильной, что она с радостью принимала новые трудности по присмотру и чистке своих питомцев в обмен на простую радость от их компании. Она говорила: "Я получаю силу и энергию от животных". Ее самые известные и много повидавшие зверушки достойны упоминания. Например, заяц-агути по кличке Усу, названный в честь места своего рождения - Усупото в Панаме. Усу проехал с ней через 11 стран Южной Америки, прибыл благополучно в Хайфу и прожил там очень счастливую и беззаботную жизнь в течение целых 20 лет. Или Тути, серый африканский попугай из Ганы, который путешествовал с нами по 30 странам Африки и доставлял нам много радости. Тути был ужасно болтлив и научился многим словам на разных языках у многочисленных служащих отелей по пути, и везде объявлял о нашем прибытии громким "Африканское Сафари Раббани"! Или были два озорных бурундучка, Тилли и Чипс и попугай-ламе по имени Горацио, которые были ее спутниками в путешествиях на острова Индийского Океана. А красивый детеныш оцелот, которого она купила у торговца в маленьком городке в Эквадоре, успешно проехал с нами через 13 островов Вест Индии. И конечно было много других. Ее девизом было: "Живешь только раз; почему бы не получить полную радость от этого?"
Рухийя Ханум была одним из самых трудолюбивых людей, которых я когда-либо встречала. Она часто говорила, опускаясь на колени, чтобы скрести плитки или полировать пол, или залезая на вершину лестницы, чтобы покрасить стены или потолки: "Рухийя Ханум сделала много вещей в жизни, о которых Мэри Максвелл даже и не мечтала". И она никогда не просила кого-либо сделать что-то, что она не могла сделать сама. Большая часть тяжелой работы была сосредоточена в ее доме в Хайфе, который был центром постоянной деятельности почти до последних лет ее жизни. Ей всегда было чем занять себя и постоянно окружающих ее помощников, которых она строго обучала искусству практического поддержания Мирового Центра.
Ее первой и самой главной заботой был уход за помещениями Святилищ. Если у нее и были редкие ночные кошмары, то они были о том, что кто-то причинил какой-то вред Святым Местам Бахаи или проявил какое-то неуважение по отношению к Святилищам. Со времени избрания Всемирного Дома Справедливости она взяла на себя задачу просвещения недавно приехавших в Хайфу в правильном уходе за Святыми Местами. Она учила нас, как чистить Святилища, как мыть каждый хрусталик в люстрах, как расставлять и освежать цветы, обновлять занавески и крепления занавесок, как покрывать Пороги лепестками, просто и естественно, без строгости. Ее постоянным напоминанием нам было хранить эти драгоценные Священные Гробницы в точности так, как организовал их Шоги Эффенди. "Это не место нововведений, это место сохранения", - таков был ее совет всем, и она была особо чувствительна, если кто-либо пытался показать свою собственную приязнь или неприязнь в этой области служения. Также она время от времени внимательно осматривала все Священные места и содержала их в порядке, вставляя в рамки фотографии, заменяя изношенные и вытертые ткани, зорко наблюдая за каждым отклонением от устоев Хранителя. Когда она путешествовала в те страны, где она могла найти хорошие ткани, скатерти или утварь, необходимые в будущем для Святых Мест или Гробниц, они закупала их и хранила для будущего использования в сарайчике ее дома. Ведь она была очень практичным человеком. Она знала, что эти материальные вещи сломаются, состарятся, потеряются и нужно будет их менять, и она буквально создала для будущих дней банк подходящей обстановки для Святых мест, выдерживая стиль и вкус прошлого.
Экономия была ее постоянным лозунгом, и она сокрушалась о любой напрасной растрате. Как много домов она обставила старой мебелью, найденной во время набегов на "блошиные" рынки в Хайфе или Яффе! Как много она сэкономила денег для Фондов благодаря своим практичным сделкам и жесткой экономии. Обновление и обстановка Дома Абдуллы Паша поглотили ее интересы на несколько лет. Она сотрудничала со Всемирным Домом Справедливости и помогала ему не только в его реконструкции, но также и во внутреннем убранстве. Она искала и находила турецкую мебель нужного периода в Акке, Нублусе и других областях с помощью Салаха Джарраха, преданного слуги Шоги Эффенди. Этот Дом стал особенным шедевром ее творчества и художественных способностей.
Одним из ее наиболее внушающих любовь проектов, проводимых в перерывах между путешествиями, когда она возвращалась в Хайфу, были никогда незабываемые ярмарки, что она организовывала в своем собственном доме. Она была очень искусна в устроении сборищ, и заставляла людей работать в радости и гармонии ради Дела. В случае ее замечательных ярмарок - они соединили в себе два главных интереса: Фонд и "блошиные рынки". Когда нас все еще было относительно мало в Хайфе, она привлекала почти каждого человека себе на помощь и собирала большие суммы денег для дел, близких ее сердцу, - Храма Бахаи в Индии или специальных проектов по обучению в разных частях мира. Это был один из многочисленных способов, с помощью которых она приносила радость в Дом Учителя, видевшего в прошлом много горя и бед. Никогда не нарушая его священности и не вторгаясь в сердце его святости, она широко открывала двери этого Дома и наполняла комнаты счастливым смехом, ибо она была одним из тех редких людей, кто знал, как сочетать глубокое почитание и уважение с полной свободой сердца и непосредственностью выражения.
Другой важной социальной деятельностью Аматул-Баха в Хайфе была ее роль Хозяйки. Ее красивая библиотека, которая была ее официальной столовой для особых гостей и случаев, и ее очаровательная гостиная, которую она называла "Монреаль в Хайфе", были свидетелями многих отменных ужинов и вечеринок. Она любила накрывать красивый стол, украшая его цветами и наблюдая за каждой деталью события. Кроме формальных ужинов, она также устраивала много неофициальных вечеринок, просто ради развлечения. После возвращения из Индии, она время от времени так скучала по этой стране, что устраивала "Индийский Вечер". Она одевала нескольких дам, работающих в то время в Хайфе, в свои красивые сари, и покрывала полы изысканными узорами, сделанными из разноцветной муки. Играла индийская музыка, и мы все наслаждались вкусной острой индийской кухней под ее гостеприимной крышей. А также вместе с ней потом всё это мыли! Или можно вспомнить захватывающие "Африканские ночи", когда всех друзей, которые были либо африканцами, либо имели отношение к работе в Африке, она приглашала в свой дом, в свой красивый сад, и после восхитительного ужина они играли на барабанах и пели, что душе угодно. Как оживленны были ее вечеринки для новых Советников, на которых гости, число которых иногда превышало 90, набивались в главный зал, как она говорила, "всмятку". Даже Чарльз Уолкотт, солидный человек, член Всемирного Дома Справедливости, сам выдающийся музыкант, был настолько захвачен духом счастья на одном из таких событий, что сыграл импровизацию на ее большом африканском барабане к величайшей радости Рухийи Ханум и африканских Советников. Многие сотни друзей, встречавшие Аматул-Баха во время ее путешествий, наслаждались ее очаровательным гостеприимством и любящим вниманием во время посещения Хайфы.
В последние десятилетия жизни в Хайфе она дважды в месяц в течение девяти месяцев в году встречалась с группами паломников, которые регулярно приезжали на девятидневные паломничества. Это была традиция и ответственность, уходящая корнями в ее ранние годы жизни с Шоги Эффенди, и она послушно следовала ей до последних лет своей жизни. Она разговаривала примерно с двумя тысячами паломниками в год в главном зале Дома Учителя, произносила речи, дававшие руководство и вдохновение многим, и также все эти годы она вела большую переписку, воодушевляя институты и отдельных верующих и отвечая на вопросы и просьбы.
Особенно важным событием, произошедшим в Хайфе за этот период, побудившим сотни паломников прийти к двери Дома Учителя, была Столетняя Годовщина прибытия Бахауллы в Святую Землю в 1968 г. В тот год две тысячи бахаи собрались в Хайфе и Акке, многие из них пересекли Средиземное Море после посещения конференции в Палермо, Сицилия. Другим выдающимся событием, в котором Рухийя Ханум участвовала, была торжественная церемония в честь Столетия Вознесения Бахауллы в Святой Год (1992). По этому случаю три тысячи бахаи прибыли в Святую Землю и собрались в ночь Его Вознесения в Харам-и-Акдас, вокруг благословенного Святилища. После духовной программы мы все обошли кругом это Священное Место по тропинкам, вдоль которых были зажжены тысячи свечей. Рухийя Ханум провела эту и предыдущую ночь в Бахджи. Ей едва удалось поспать в первую ночь, и, несмотря на ее пожилой возраст, она и ее маленькая группа помощников работали до раннего утра, покрывая Святилище тысячами бутонами роз и гвоздик, точно так же, как она делала это почти что 30 лет назад. Когда она прошла круг, она вошла в Здание, встала на балкон и наблюдала в восторге и трепете кольцо из бахаи, которые ходили вокруг Святая Святых.
Наследие, которое Аматул-Баха оставила нам, кроме богатых воспоминаний о ее личности и разнообразной деятельности, связанной со служением - это сокровищница книг, которые она написала, и фильмы, которые она выпустила. Когда размышляешь о насыщенности ее дней и лет, многие из которых были проведены в путешествиях, удивляешься, как она умудрялась так много писать, ведь это предполагает сидячий образ жизни и никаких посторонних развлечений в течение долгого периода времени. Где она нашла достаточно времени написать такие замечательные книги, как "Бесценная жемчужина", например? Часто, когда ее спрашивали, как она могла вести такую социально богатую жизнь, делать большую работу по обучению и исполнять административные обязанности, и также завершить такой весомый учебник по истории нашей Веры, она говорила: "Я работала, согласно модели Шоги Эффенди, когда он писал (Бог проходит рядом(". На протяжении года она собирала и читала весь свой материал и факты, делая обширные заметки. Затем, на следующий год, она писала книгу. Многие из ее книг были написаны в паузах между путешествиями. Ее "Руководство для пионеров", написанное с желанием практически помочь многим молодым и неопытным бахаи по всему миру, было результатом ее наблюдений во время путешествий по Африке. Она начала делать пометки во время своего путешествия и затем, после возвращения, написала книгу в Хайфе. "Желание Мира" - это компиляция молитв и личных размышлений, которые она собрала за несколько лет, во время ранних часов периода Поста. "Пастырство Попечителей" - совершенная компиляция, охватывающая промежуток времени до выборов Верховного Органа и включающая сильное вступление, написанное Аматул-Баха, заполняет важный пробел в истории Бахаи, равный 6 годам неоценимого служения Носителей Знамени Дела Бахауллы. Ее последняя литературная работа, "Стихотворения об Ушедшем", - излияние ее разбитого сердца после смерти Шоги Эффенди, была напечатана в 1996 г. и, кажется, после ее собственной недавней кончины дает нам те слова, которыми мы теперь можем выразить свою скорбь. Хотя у нее были отличные помощники для печатания и других технических дел, Рухийя Ханум тщательно занималась выпуском и подготовкой макета всех ее книг, особенно обложек и суперобложек, которые она сама всегда выбирала, а иногда и проектировала. Для некоторых своих публикаций она даже выбирала форматирование страниц, стиль и размер используемого шрифта. Она не любила перекладывать то, что она сама могла бы сделать, на других, и в результате овладела многими навыками.
В течение ее жизни Рухийей Ханум были также выпущены два документальных фильма, в которых она не только сама играла главную роль, но также была режиссером. Даже самая маленькая деталь в редактировании или в звуке была результатом ее вкуса и внимательного рассмотрения, ибо она никогда не занималась каким-либо проектом, если не отдавала ему все сердце. "Экспедиция (Зеленый Свет(" была плодом ее шестимесячного путешествия в 1975 г. по бассейну Амазонки, Перуанскому и Боливийскому плоскогорью - весь путь до Суринама. Этот двухчасовой документальный фильм, настоящий классический шедевр, есть выражение ее заботы о нравственности, а также об обязательстве людей перед окружающей средой, о местах, так долго игнорируемых и с которыми так несправедливо обращаются. Ее второй фильм - глубоко духовный опыт, называется "Паломничество", и предлагает совершить паломничество с Аматул-Баха в качестве гида к Святым Гробницам и местам, святым для Бахаи в Хайфе и Акке.
Даже если бы все фотографии ее незабываемых путешествий и все записи ее речей были в нашем распоряжении, как возможно выразить жизнь такую богатую и широкую, как жизнь Аматул-Баха Рухийи Ханум, в словах? Она затронула и заполнила мою жизнь и жизни многих людей по всему миру, не только возбуждая в нас желание служить, но также принося нам радость и смех, а ее отношения связали многих людей через годы. Но изначальным источником утешения и счастья для Аматул-Баха в самые последние десятилетия ее жизни была, превыше всего, ее любовь ко Всемирному Дому Справедливости, связь с этим институтом и его индивидуальными членами. Каждый год, начиная с его зарождения в 1963, в годовщину кончины возлюбленного Хранителя, она получала самые сердечные, самые любящие памятные письма от Верховного Органа, в знак тех побед, которые она одержала за прошедший год. Также каждый Навруз, или по случаю своего возвращения из долгих путешествий и на свой день рождения она получала любящие и вдохновляющие личные послания от Всемирного Дома Справедливости, которые согревали ее сердце. В марте 1987 г., в 50-ю годовщину ее свадьбы с возлюбленным Хранителем, Всемирный Дом Справедливости дал банкет в ее честь в великолепном банкетном зале своих Заседаний. Такую же честь ей воздали декадой позже, в годовщину ее 60-летия пребывания на Святой Земле, и это значило для нее больше, чем, можно выразить словами. Когда все девять членов Всемирного Дома Справедливости в последний раз пришли к ней в дом за три недели до ее кончины и засвидетельствовали свое почтение, когда она была довольно-таки слабой и не вставала с постели, то такое глубокое чувство счастья и удовлетворенности охватило ее, что это было осязаемо как солнечный свет, оставшийся в комнате после того, как они ушли. Она тихо задержалась на минуту в этом свете, и затем сказала: "Я чувствовала их любовь; они мои самые близкие друзья",
Эта связь, которая символизировала ее полную преданность Завету всю ее жизнь, была сильной и живой и всегда взаимной до самого конца. Я думаю, чтобы подвести итог такой жизни, не найдется подобающих слов, кроме тех, что написаны в послании Всемирного Дома Справедливости бахаи мира после ее кончины:
19 января 2000Сегодня рано утром душа Аматуль-Баха Рухийи Ханум, возлюбленной супруги Шоги Эффенди, которая была также последней связью, остававшейся у мира бахаи с семьей Абдул-Баха, освободилась от оков этой земной жизни. В этом глубоком горе нас поддерживает лишь уверенность в том, что она достигла славы Сонмов в Вышних в присутствии Красоты Абха.
Для всех тех, чьи сердца она тронула столь глубоко, горечь этой невосполнимой утраты будет, по милости Бога, со временем утолена осознанием её радости от воссоединения с Хранителем и с Учителем, который Сам молился в Наисвященной Гробнице о том, чтобы её родители были благословлены рождением ребёнка. На протяжении столетий последователи Бахауллы с удивлением и благодарностью будут размышлять о тех качествах служения - страстного, несокрушимого, неистощимого,- которые она проявила для защиты и продвижения Дела.
В ранней молодости Аматуль-Баха уже отличалась своей активной деятельностью в Северной Америке, а позже, вместе с ее дорогой матерью и самостоятельно, она оказывала ценное служение Делу в Европе. Двадцать лет её совместной жизни с Шоги Эффенди побудили его написать о ней: "Мой спутник и помощник", "мой щит", "мой неутомимый сотрудник в выполнении труднейших задач, которые лежат на мне". Ко всем этим почестям он добавил в 1952 году, после смерти её прославленного отца, свое решение возвести её в ранг Десницы Дела Божьего.
Опустошающее потрясение от кончины возлюбленного Хранителя закалило её решимость внести свой вклад вместе с другими Десницами Дела Божьего в триумфальное завершение Десятилетнего Похода, а затем предпринять, с характерным для нее бесстрашием, исторические путешествия по всему миру.
Жизнь, получившая столь благородное начало, оказавшаяся столь важной для сохранения единства Веры и столь обогащенная преданным, непрерывным и беззаветным служением, побуждает нас призвать все общины Бахаи провести подобающее поминание на национальном и местном уровнях, а также созвать специальные встречи в её память во всех Домах Поклонения.
Всем сердцем мы молимся у Священного Порога о бесконечных небесных щедротах, которые должны окружить её душу, восходящую сейчас на её законное и заслуженное место среди возвышенных обитателей Царства Абха.
Всемирный Дом Справедливости